Дюна. Первая трилогия

Император изучал Фейд-Рауту: массивные плечи, крепкие мышцы… Повернулся к Паулю — по-юношески стройный, худощавый, гибкий; тело не такое— иссушенное, как у жителей Арракиса, но ребра хоть пересчитывай, бедра узкие, под кожей — ни капли жира, так что видно каждое движение мышц.

Джессика склонилась к Паулю и сказала — так, чтобы слышал он один:

— Одно слово, сын… Иногда Бене Гессерит особым образом обрабатывают опасных людей, внедряя в их подсознание кодовое слово при помощи обычных методов стимулирования-наказания. Чаще всего это слово — «урошнор». Если и этого готовили так же — а я почти уверена в этом, — то, стоит ему услышать это слово и его мускулатура расслабится, тогда…

— Не желаю никаких особых преимуществ над этим, — отрезал Пауль. — Дай мне пройти.

Гурни обратился к Джессике:

— Не пойму, зачем ему это? Уж не хочет ли, чтобы его убили и так сделаться мучеником и жертвой? Может, эти фрименские предрассудки вконец затуманили его разум?..

Джессика спрягала лицо в ладонях: она и сама не могла понять, почему Пауль так повел себя. Она чуяла витающую в воздухе смерть и догадывалась, что преображенный Пауль вполне способен и на такое… Все в ней поднялось на защиту сына, но сделать она ничего не могла.

— Так что, предрассудки все-таки? — настаивал Гурни.

— Молчи, — одернула его Джессика. — Молчи и молись. Лица Императора коснулась мимолетная улыбка.

— Если Фейд-Раута… член моей свиты… согласен, — промолвил он, — я освобождаю его от всех и всяких ограничений и предоставляю ему самому решать, как поступать. — Он повел рукой в сторону федайкинов. — У кого-то из вашего сброда сейчас мой пояс и короткий меч. Если Фейд-Раута желает/он может сразиться с вами моим клинком…

— Желаю, — отозвался Фейд-Раута, и Пауль увидел на его лице нескрываемую злобную радость.

Он чересчур самоуверен. Это преимущество я могу принять…

— Подать меч Императора! — скомандовал Пауль. — Положите его на пол вон там… — Он показал ногой. — Отодвиньте весь этот императоров сброд к стене — дайте место Харконнену…

Замелькали одежды, зашуршали шаги, зазвучали негромкие команды и протестующие возгласы— федайкины бросились исполнять приказ. Гильдиеры остались стоять у аппаратуры связи — они хмурились в явной нерешительности.

Они привыкли смотреть в будущее, подумал Пауль. А в этом месте ив этом времени они слепы… как и я.

И он взглянул туда, где дули ветры времени, взглянул и увидел вихрь; и око этой бури, центр ее, было именно здесь и теперь. Все, даже самые крошечные возможности обхода были закрыты; здесь лежал, готовый родиться, джихад; здесь таилось сознание расы, которое некогда он ощущал как собственное ужасное предназначение. Здесь было довольно причин, чтобы призвать Квисатц Хадераха или Лисан аль-Гаиба или даже обратиться к половинчатым, колченогим планам Бене Гессерит… Человеческая раса осознала, что впала в спячку, увидела, что застой затянул ее, и стремилась теперь навстречу буре, зная, что она перетрясет и перемешает застоявшиеся гены и позволит выжить лишь сильным, родившимся от удачных комбинаций… В этот миг все человечество было словно единым организмом, охваченным почти сексуальным жаром — жаром, перед которым не могли бы устоять никакие преграды.

И Пауль увидел, как жалки и беспомощны были любые его потуги изменить хоть что-то. Он-то надеялся побороть джихад внутри себя — но джихад неминуем. Даже и без него ринутся с Арракиса его легионы. Все, что им требуется, — легенда, а он уже стал легендой. Он указал им путь, он дал им оружие, которое сделало их сильнее даже самой Гильдии — Гильдия не могла существовать без Пряности…

Его охватила горечь поражения. И сквозь отчаяние он увидел, что Фейд-Раута уже освобождается от рваного мундира, оставшись в фехтовальных шортах с широким кольчужным поясом.

Вот он, кульминационный пункт. Здесь, сейчас, после этой битвы разойдутся тучи, закрывающие будущее. Разойдутся, озаренные лучами славы… Если я погибну здесь — они скажут, что я принес себя в жертву, чтобы мой дух повел их. Если же я уцелею — скажут, что никто и ничто, не может противостоять Муад'Дибу.

— Готов ли Атрейдес? — вопросил Фейд-Раута, согласно древнему ритуалу канли.

Но Пауль предпочел ответить ему по-фрименски:

— Да треснет и расщепится твой клинок! — и ткнул в меч Императора на полу, жестом предлагая противнику подойти и взять его.