Дивная золотистая улика

– Милочка моя, здесь ведь не танцевальный кружок. Я не вальс-бостон учу танцевать и не ламбаду. За этим, пожалуйста, в дом культуры или куда-нибудь еще. А у меня школа фламенко! Это не хоровод детсадовский, два прихлопа три притопа! Вы хоть понимаете, что это такое, фламенко?

– Ну-у… так ведь танец тоже… испанский.

Не так часто я теряюсь перед напором собеседника, школа в этом смысле дает хорошую закалку, но иногда, как видите, случается.

– Танец, – фыркнула Елизавета Максимовна. – Испанский! Милое дитя, фламенко это не просто танец, это жизнь! Это страсть! Это боль женщины, крик ее души! Это танец женщины, которая ненавидит мужчину! – ее руки взметнулись вверх, и каблук с громким стуком впечатался в пол. – Он обещал ее беречь, обещал защищать, обещал быть с ней в горе и в радости, обещал, обещал, обещал! – Черные рукава порхали над откинутой назад гладко причесанной головой, тяжелая шелковая юбка колыхалась мягкими волнами, а каблуки стучали все быстрее. – Он надругался, он растоптал ее душу, а теперь она топчет его. Топчет мужчину, предавшего и бросившего ее, выплескивая свою боль, свое горе, свои слезы…

Елизавета Максимовна резко остановилась и, тяжело дыша, уставилась на меня:

– Вы поняли?

– Н-не знаю. Это немного… жутко. Там, в зале, все выглядело проще.

– В зале, – поморщилась она. – Они еще только учатся. Они всю жизнь снимали напряжение банальными сварами, в лучшем случае тарелки били. Они пока не умеют прогонять боль танцем. Но научатся, потому что им это необходимо. А вы… вам это зачем? Разве у вас горе? Есть, кого топтать?

– Нет, – честно призналась я. И нелепо добавила: – У меня с мужчинами нормальные отношения. Хорошие.

– Боже, – Елизавета передернула плечами. – Если у вас с мужчинами нормальные и, как вы говорите, хорошие отношения, значит, их вовсе нет!

– Чего нет? – эта женщина наверняка вампир какой-нибудь, специальной породы, из тех, что на мозги действует! В жизни я не чувствовала себя такой тупой.

– Ничего нет! Ни мужчин, ни отношений! Милочка, да вы посмотрите на себя в зеркало – ну куда вам танцевать фламенко? Вы же натуральная квашня! Ни страсти, ни пыла… ну скажите, скажите откровенно, вы когда-нибудь мужчину ненавидели? До прокушенных губ, до красных кругов в глазах? Хоть раз в жизни вам хотелось впиться ногтями ему в физиономию, рвать его горло зубами, хотелось?

Я немного попятилась. Конечно, бывали случаи, когда мне очень хотелось огреть Гошку, например, чем-нибудь тяжелым по башке, но до такого – я имею в виду ногти и зубы – до такого никогда не доходило.

– Хотелось?! – она шагнула ко мне, и я машинально выставила вперед локоть, прикрывая ладонью горло.

Елизавета Максимовна на несколько секунд замерла передо мной, потом резко отвернулась и отошла в сторону.

– Куда вам танцевать фламенко, – повторила она, не глядя на меня. – Идите уж.

– До свидания, – я попятилась к двери.

Она не ответила. А может, и ответила, да я не услышала. Сбежала.

Большую часть дороги в офис я прошла пешком. Мне просто необходимо было проветриться. Да, ничего не скажешь, своеобразное заведение. В школе, конечно, тоже работают люди не без странностей, но здесь – впору санитаров вызывать.

Сцена в кабинете Елизаветы Максимовны произвела на меня такое впечатление, что только минут через двадцать я сообразила: «газельки», проносящиеся мимо одна за другой, двигаются в том же направлении, что и я. А то, что шеф приказал вернуться к трем часам, вылетело из головы окончательно и бесповоротно.

Приемная была пуста. Впрочем, услышав стук двери, Нина выглянула из кабинета Баринова и махнула рукой. Я помахала ей в ответ и спряталась в нашей с Гошкой комнате. Гошки тоже не было. Что ж, это очень хорошо. Ни свидетели, ни зрители, мне сейчас не нужны. Значит, я не могу танцевать фламенко? Куда мне? А вот сейчас посмотрим, куда!

Я вышла на середину нашей просторной комнаты, прикрыла глаза и представила, что на мне не практичные джинсы, а пышная шелковая юбка. Красная. Да-да, именно так – ярко-красная шелковая юбка. А талия моя перетянута широким черным поясом… нет, не поясом, а шарфом, тоже шелковым, с кистями. Я уже чувствовала себя наполовину испанкой.

Теперь подтянуть живот, выпрямить спину, расправить плечи… Я глубоко вдохнула, медленно очень медленно подняла руки и сделала первый пробный удар каблуком. Звук мне понравился – не слишком громко, но четко и внушительно. Не открывая глаз, я неторопливо закружилась, ритмично топая.

«Все-му-жи-ки-га-ды! Все-му-жи-ки-сво-ло-чи!» – каблуки застучали быстрее, громче и выразительнее. А что, действительно гады! Я, конечно, не говорю о своих – от Баринова, от Гошки я ничего кроме добра не видела, а Володя Стрешнев, хоть и бабник, но мне лично ничего плохого не сделал. А вообще, кто мне сделал что-нибудь плохое? Вроде бы никто. Ну что за глупость – раз в жизни захочешь потанцевать, а ни одного негодяя, который бы тебе жизнь испортил, вспомнить не можешь!