Для кого цветет лори

Лавьер сжал раскаленное кольцо, обмотав пальцы тряпицей. И прокатал его по коже запястья, с силой вдавливая в свою руку, до запаха паленого мяса, до крови и красной обугленной корки. Оникс прижала ладонь к губам, сдерживая вскрик.

Ран поднялся, бросил кольцо в графин с водой, и оно зашипело, остывая. Протянул раяне руку, и она увидела… внутри ожога было слово. Имя. Ее имя. Он сделал на кольце гравировку, какие наносят на фамильные кольца, чтобы ставить оттиск на рабах или воске писем. И теперь на его руке багровело клеймо. — Так тебе будет легче, Оникс? — его голос звучал сипло.

Она подняла на него ошарашенный взгляд. Лицо у Рана было спокойным, лишь снова билось за зеленью глаз какое-то чувство — болезненное, пугающее.

— Здесь ты тоже можешь выбрать, какой вариант тебе нравится, дорогая, — усмехнулся Лавьер, отворачиваясь. — У меня теперь клеймо с твоим именем, там, где его может увидеть каждый. И что это значит, раяна?

Они застыли, глядя друг другу в глаза — жадно, истово, страшно… Оникс чувствовала, как бешено бьется сердце, как стучит в висках кровь, как ноет внутри… Ждала. Его движения, его прикосновения, его силы и страсти…

Но Ран отвернулся, забрал кольцо, перекинул через руку плащ и вышел, закрыв дверь. Он шел по коридорам дворца, запястье ныло от ожога, но Ран думал лишь о том, что, даже стоя на дне пропасти, он все еще надеется взлететь.

ГЛАВА 15

Ночь опустилась на дворец покрывалом, а Ран к ней так и не пришел. Оникс прижалась лбом к стеклу окна, стоя в темной комнате. Лампы она не зажгла и выгнала Риа, что падала на колени и благодарила Светлейшую. Оникс не могла ее слушать, выпроводила, закрыла дверь. Она ждала, что Лавьер войдет, как всегда не спрашивая, как всегда голодный… но его не было. И, сидя в кресле у окна, Оникс кусала губы, представляя, где он может быть. В саду наслаждений? У рабынь? В одной из многочисленных комнат дворца, вбиваясь в тело какой-нибудь молоденькой прислужницы? Или даже не одной…

Образ, вставший перед глазами, заставил Оникс застонать, вскочить. Боги! Она ревнует. Ревнует Лавьера, злится, что он не приходит, ждет его. И ее тело ноет от желания ощутить его руки, губы, вкус, силу… его всего. Но желания тела — лишь способ получить его… Почувствовать.

«У меня теперь клеймо с твоим именем, и что это значит, сладкая раяна?»

Слова бились внутри, лишая покоя, заставляя Оникс метаться по комнате, не в силах найти себе места. Что это значит? Что? И почему для этого клейма Ран выбрал кольцо из антанита, то самое, что незримо связало их, то, что было на его руке, а после — на ее груди… Не пожалел ключ, не побоялся его испортить, сделал гравировку… Выжег на своей руке ее имя…

Оникс застонала, сжав виски. Ей хотелось… поверить. Архар, ей действительно хотелось поверить в то, что это не прихоть айда, что это действительно что-то значит… Но поверить было страшно. Страшно принять желаемое за действительное, страшно увидеть признание там, где, возможно, лишь очередное развлечение Рана Лавьера. Страшно с головой увязнуть в своем чувстве, утонуть и потеряться!

Ран Лавьер был словно шторм. Пугающий. Завораживающий. Бьющий о скалы. Слишком притягательный. Не оставляющий шанса выжить.

Он затянул ее в свою тьму, поработил, словно поставил клеймо не на теле — на душе. Там, внутри Оникс, тоже были выжжены буквы его имени, и ничего она не могла с этим сделать.

Быть с ним — это биться о скалы. Но без него, кажется, уже никак.

Поддавшись порыву, раяна бросилась к двери, выскочила. Стражи шагнули навстречу, и Оникс попятилась. Что она делает? Бежит искать Рана? Будет метаться по дворцу, расспрашивая, где он? Псы наверняка это знают, но захотят ли сказать?

А если она найдет его, а Лавьер окажется не один? С женщиной? Боги, она не переживет этого!

Оникс шагнула в свою комнату и захлопнула дверь.

«У меня теперь клеймо с твоим именем, и что это значит, сладкая раяна?»

— Я не знаю! — хрипло прошептала она. — Не знаю!

Но она знала, что Ран нужен ей. И знала, что у нее есть то, что нужно ему.

Оникс скинула туфли, расшнуровала платье, стянула его, откинула в сторону. Сняла чулочки, развела нательную ленту на бедрах, стянула сорочку. Распустила волосы.

Она точно знала, для кого раскрывается лори. И могла врать Рану. Могла врать всем вокруг. Но только не себе. Она села в кресло, откинулась на спинку. В камине слабо тлели угли, освещая комнату мягким призрачным светом.

Она хотела, чтобы он пришел. Хотела. Что-то изменилось в ней, и это уже невозможно отрицать. Ей нужны его прикосновения. Ей нужен этот мужчина.

Лори шевельнулся, посылая по спине дрожь, раскрывая лепестки.