Для кого цветет лори

Надеяться на то несбыточное, что всегда сидело внутри занозой. Невыполнимое, несбывшееся, невозможное. То, чего не будет никогда и ни при каких обстоятельствах. Мутное окно в маленьком домике, где сидит на диване чужая семья, а он стоит с другой стороны и смотрит. Так будет всегда. Он — с другой стороны. Реальность, в которой он усомнился.

Но реальность всегда напоминает о себе и бьет наотмашь, не позволяя забыться.

До появления в его жизни того дома и картины чужого счастья Ран не задумывался, что в его семье было что-то не так.

До появления в его жизни раяны он не желал получить это для себя. Оникс что-то изменила в нем. Рабыня, пленница, игрушка… Он играл, не замечая, что игра давно перестала идти по его правилам. Он стал рабом своей рабыни, привязанный столь крепкими путами, что выдрать Оникс из себя оказалось невозможно. Лори? Нет. Его запах имел значение лишь вначале. Или он не имел значения никогда? Всегда была только она, только Оникс. С первой минуты, как он увидел ее глаза в той убогой Обители Скорби, затерявшейся на севере Сумеречной империи.

Тварь.

Если бы он мог сомневаться… Если бы она хотя бы сказала, что ее взяли силой. Он бы поверил. Но Оникс все отрицала… Зачем?

Допрос Риа, Флери и еще двух служанок он провел сразу же после битвы с отрядами Итора и Шорского князя. Тайно, пригрозив отправить в подземелье, если хоть слово об этом разговоре коснется слуха Светлейшей. И все они в один голос, но независимо друг от друга подтвердили, что комнаты Оникс Анрей посещал. Задерживался иногда на час, и что делали за закрытыми дверями эти двое, никто не знал. Риа за эти слова Ран едва не убил. Сдержался. Повторный допрос сегодня утром ничего нового не добавил. Да, Итор посещал Светлейшую. Да, ребенок зачат в месяц стужи…

С Ошаром у раяны близости не было, это Ран выяснил сразу. А за случившиеся несколько прикосновений и поцелуй владыка расплатился жестоко. Но вот Итор… Советник сбежал, и выяснить правду под пытками было невозможно.

Даже ненависть и ярость у него стала какой-то иной — безжизненной.

…Им было, кажется, по семнадцать, когда понесла одна из рабынь. В цитадели случился переполох, каждый мальчик с появления в Долине Смерти, знал, что Сумеречные не могут иметь детей. Это было проклятие дара, магия выжигала из них болезни, продлевала жизнь, исцеляла, но взамен лишала потомства. В юности это казалось совершенно неважным. Сила, мощь, власть и вседозволенность вместо семьи и орущих наследников? Прекрасно. Тогда они лишь ухмылялись и отпускали пошлые шутки.

Поэтому беременность рабыни стала не просто неожиданностью, а почти шоком. Наставники очень быстро удалили девушку из цитадели, но слухи просочились. Псы умели подбирать случайно оброненные слова, проскользнувшие эмоции, туманные намеки. Ребенок был от Итора. Так сказал мастер, бросил в сердцах, изменив своей неизменной невозмутимости.

— Но ведь это невозможно? — спросил тогда Ран.

— Для вас — да, — неохотно ответил мастер. — Но не для Итора. У него иная природа магии, отличная от остальных Сумеречных…

Молнии били не переставая, оставляя на черном камне башни белые полосы. Ран сжал кулаки. Он не хотел видеть Оникс. Все, на что его хватило, — это сдержать свое обещание и не причинить ей вреда. Но видеть, слышать ее оправдания, слова, убеждения было выше его сил. А самое страшное — он хотел ей поверить. Хотел просто сделать вид, что верит, смириться, промолчать о посещениях ее спальни Анреем. Он хотел сохранить эту иллюзию, в которой Оникс улыбается ему и делает вид, что любит. Желал предать самого себя ради этой улыбки. Снова вывернуть себя наизнанку, а потом подыхать, ожидая рождения малыша. Каким он будет? Светловолосым и сероглазым? Разве не все равно, лишь бы она была рядом?

Нет.

Он не сможет, несмотря на свою тягу к ней. Жить так он не сможет.

Ран сжал виски ладонями, словно хотел выдавить из своей головы воспоминания и чувства. Хрипло рассмеялся. Архар, он даже находил определенную иронию в давнем обещании Оникс. Все-таки раяна его уничтожила, выжгла дотла, оставив лишь пустую оболочку.