Дмитрий Донской. Искупление

Последним митрополит благословил Тимофея Вельяминова, и палата опустела, остался лишь Кочевин-Олешинский. Был он боярин митрополичий и имел право находиться при митрополите. Да его, боярина Юрью, чаще всего и не считали за полновесную ипостась, относясь к нему как к посоху первопастыря.

— Сыне! Великой княже! Не мне — богу судити о прегрешениях наших....

Дмитрию не было нужды выслушивать митрополита, не было желания да и сил тоже, но он не отослал владыку, а лишь насупился, склонясь бородой на грудь. Против ожидания, митрополит воздержался от поучений и укоров, он будто бы забыл о том, что сейчас только произошло здесь, на кремлёвском холме, и удивление Дмитрия прошло, стоило митрополиту продолжить:

— Злокознями сотоны не токмо у великого князя заводятся вороги, но и у митрополита...

Вот теперь понятно: Дмитрий не единожды выслушивал по вечерам тихие словеса покладника Поленина, знавшего все новости на Москве, и не единожды доводил покладник о нежеланной смуте в митрополии. И иных уст и вовсе непристойные слухи долетали до великого князя, шептали на Москве злонравные люди, что-де коломенский Митяй возведён Дмитрием в митрополиты не за мзду и не за так, но единственно за то, что у княгини Евдокии ещё со свадьбы в Коломне нецерковное смирение пред лепотою митрополичьего лица. Неспроста великий князь, в угоду княгине, без патриаршего соизволения, самовольно поставил в митрополиты Митяя, а присланного из Царя-града Киприана с дороги поворотил бесчинно. Спроста ли? Но паче всех взъярился переяславский епископ Дионисий. Он набрызгал слюны на бороду митрополиту Михаилу, грозя ославить его по всем землям и нажаловаться в Царьград. Пришлось оковать строптивого, но святой старец, Сергий Радонежский, руку дал за него, что отречётся Дионисий от своих намерений. Отпустили...

— Сотона не спит с сотворения мира, — продолжал владыка Михаил, — и напускает слуг своих на тех, кто богу угоден. На тя, княже, напустил Ваньку Вельяминова, на мя напустил Дионисея, прескверного не токмо мыслями своими злокозненными, но и деяниями.

— Дионисий каялся, — ответил Дмитрий, подымая глаза на митрополита.

— Пред алтарём каялся, а на сотону косился: сбежал Дионисей во Царьград, дабы хулу возвесть на мя, грешного, и на тя, княже!

— Сбежал?! — Дмитрий поднялся со стольца и тяжело отошёл к красному углу. Остановился перед иконой. Перекрестился. — Сбежал,.. Праведного Сергия, что руку за него давал, во грех ввёл!

— Его опередить надобно! — стукнул митрополит о половицу золочёным, в дорогих каменьях посохом.

— Не опередишь... — Дмитрий повернулся к владыке и твёрдо сказал: Ехать же во Царьград тебе надобно. Грядущим летом собирайся. Дары отвезёшь — перевесишь сего поклёпника. Пойду я, владыко, душу гнетёт...

6

Евдокия не вышла из своей половины. Ввечеру ещё Дмитрий нашёл пустынной крестовую палату, ложницу и даже детскую повалушу: Евдокия присылала теремную боярыню, жену Бренка, за детьми, и теперь все они ночуют у матери. Так уже бывало, когда он сильно огорчал её.

"Добре... Добре, жено!" — в сердцах твердил Дмитрий, слоняясь во тьме палат, и только когда прискреблись спальники из гридни и стали располагаться в переходных сенях, Дмитрий кликнул Поленина и велел стелить в крестовой.

— Не обессудь, великой княже, — заговорил Поленин, приволакивая из ложницы постельник и беличье одеяло, — токмо молва на боярских дворах да и на посаде не жалует тебя из-за Ваньки.

— Жалости предались?

— Так ведь сам посуди: Ванька чуть из отроков вышел!

— Эко рассудили! Ванька млад, а я — пожилой? Я тебя вопрошаю: я пожилой? То-то! А он меня извести норовил!

— Княже! Да мы тя любим всем сердцем, всей душою...

— Поди вон! "Всей душою!"

Поленин попятился, пошарил бледными, выпростанными из рукавов руками по двери, нащупал скобку и неслышно вышел.

Нет, никогда ещё не был Дмитрий так строг с боярами и слугами, но никогда раньше не чувствовал он в себе такой твёрдости, не замечал такой ясности в голове.

Сон сбили ему задолго до полночи. Тиун Свиблов царапал дверь и робко молил отворить. Дмитрий отсунул засов.

— Митрей свет Иванович! Бога ради смилуйся и не гневайся. Повеление твоё не смогли исполнити: не нашли на Москве ни единого мастера заплечных дел. Нету.

Это Дмитрий упустил. Да и откуда взяться им, коли не бывало на Москве казней принародных. Тиун стоял ссутулясь, по усталому лицу был размазан рукавом пот и блестел сально в свете свечей, что держали гридные спальники. За порог Дмитрий его не пустил, так и стояли в распахнутой двери, и тени их колыхались по стенам.

— По-доброму ли искали, дядька Микита? — спросил Дмитрий, понимая в то же время, что спрашивать это не следовало, потому не ищут того, чего нет. Поди разыщи Григорью Капустина и передай ему повеленье моё: завтра своею рукою он казнит Ваньку Вельяминова! И да исполнит он сие грозно и скоро!