Дневная поверхность

Пообедать мы остановились в местечке Шилуте, в только что организованном совхозе — бывшем имении господина доктора Шеу — генерала и шафтдиректора. В помпезном особняке повсюду висели портреты генерала, стояли его бюсты, правда, первые продырявленные во многих местах, а вторые — с отбитыми носами. Генерал — типичный пруссак. Его мрачная библиотека полна жизнеописаниями кайзеров, немецкой шовинистической литературы. Есть и специальные издания, восхваляющие богатство имения и добродетели генерала. С портретов глядело тупое, надменное лицо с нафабренными усами. С потолков, между аляповатой позолоченной лепниной, свешивались толстые амуры с открытыми ртами. Повсюду масса оленьих рогов и фотографий оленей, удостоившихся быть подстреленными собственноручно генералом. Но, наряду с этой чепухой, есть и большой гербарий, много местных и привозных археологических и этнографических предметов, которые собирал генерал. Впрочем, и среди них встречается разная ерунда, вроде псевдополинезийских пальмовых вееров, набедренных повязок из кожаных шнурков, разноцветного бисера и мелких ракушек. Но есть и подлинные египетские статуэтки — модели сфинкса, мумия, скарабеи… Странное сочетание тупого пруссачества и интереса к истории и этнографии.

Внук генерала — последний владелец имения — исчез после разгрома гитлеровцев и освобождения Прибалтики.

А вот совхоз организовали здесь отличный…

После обеда мы быстро пронеслись через фешенебельный приморский курорт Планагос, только на полчаса остановившись посмотреть грот, в котором, по преданию, находился главный алтарь Перкунаса. Неугасимый огонь перед алтарем поддерживали здесь когда-то облаченные в белые одежды вайделотки — красивейшие девушки Литвы, давшие обет безбрачия и служения божеству. Одна из них, по имени Бируте, полюбив доблестного полководца, борца против крестоносцев, князя Кейстута, нарушила обет ради этой любви, бежала с Кейстутом и вышла за него замуж. От этого брака и родился князь Витовт.

…Мы въехали в Клайпеду еще днем. Город был разрушен фашистами. Развалины домов поросли сорной травой, иван-чаем. Великолепный клайпедский порт, в котором довелось мне побывать еще до войны, разбит до основания. И все-таки мы решили совершить небольшое морское путешествие.

Метрах в двухстах от берега проходит по морю длинная песчаная коса, отделяющая залив Куршумаре от Балтики. На этой косе, как сказал Варнас, встречаются древние янтарные изделия, многие из них относятся еще к концу каменного века.

Не без труда раздобыли мы ржавую железную шаланду, настелили поверх толстые доски. Но оказалось, что шаланду невозможно подвести к берегу, а все причалы разбиты. Тогда мы, с помощью каких-то довольно подозрительных и полупьяных личностей, предложивших свои услуги, стали сами строить из досок временный причал. Опыта у нас в строительстве такого рода не было никакого, но работа продвигалась быстро.

Только здесь, в Клайпеде, я обратил внимание на то, как мы все здорово изменились за время экспедиции. Рубашки и брюки от бесконечных скитаний по лесным тропинкам и болотам порвались и выцвели, сохранившиеся у Варнаса и Нагявичуса кожаные ботинки были в плачевном состоянии, а деревянные клумпасы остальных, такие удобные и естественные в лесах Жемайтии, имели довольно нелепый вид на разбитой бетонированной набережной. Зато мы все загорели и окрепли. Впрочем, изменения были далеко не только внешними…

Когда кончилось строительство причала, стало уже смеркаться. Мы подвели шаланду к причалу, и тут оказалось, что мы допустили при строительстве ошибку. Борт шаланды не подходил к концу причала ближе, чем метра на полтора. Но отступать не хотелось. Мы настелили между причалом и бортом шаланды две толстые доски — одну для правых, а другую для левых колес машины. Помогавшие нам личности взялись за концы, привязанные к носу и корме шаланды, чтобы удержать ее на месте. Мы с боков поддерживали обе доски. Нагявичус, озабоченно поцокав языком, сел за баранку и начал осторожно продвигать машину по доскам. И в тот момент, когда передние колеса машины уже въехали на шаланду, она покачнулась, осела, и личности, державшие концы, выпустили их.

Шаланда медленно стала отходить от берега.

— Держи концы! — закричал я.

Мы выскочили наверх, вцепились и остановили шаланду. Но доски уже полетели в воду. Наши «помощники» разбежались. Положение было трудное. Передние колеса машины находились на шаланде. Задние — на причале. Между ними образовался просвет около двух метров, в котором плескалась вода. Мы не могли подтянуть шаланду к причалу. Этому мешала тяжело нагруженная машина. Доски, которые мы вытащили из воды, едва касались концами шаланды и причала.

Погубить экспедиционную машину, нашу «Кольгринду», как стал называть ее Нагявичус, да еще после конца работы, было бы особенно тяжко и глупо. Но я уже знал, что это не случится.