Дневная поверхность

Дуб мой любимый, дуб мой милый,Мне твои стены милее, чем дворцовые.Ты в дымке мечты — одна радость.

Я весел только тогда,Когда бываю под твоей крышей.

Возле дуба стоял большой старинный жернов, росли молодые деревца. Романтически-сентиментальное жилище было вместе с тем музеем и лабораторией ученого.

— Пошка очень любил людей, — сказал Крижаускас, — и он им много помогал. Лечил, как умел, писал за них прошения разным властям, учил. Поэтому ему охотно приносили изделия лучших деревенских мастеров…

Мы зашли внутрь дуба, и действительно там был настоящий этнографический музей: скалились «страшные» святочные маски — горбоносые или монголоидные лица, висели и лежали старинные сабли, деревянные цепы, дрели, скалки, коромысла, светильники, клумпасы, сплошь покрытые выразительной, строгой и вместе с тем нарядной резьбой.

В память Пошка возле дуба насыпан огромный курган, на вершине которого поставлен монумент. Пошка умер в 1830 году, и с тех пор, как народная святыня, почитается этот дуб, а коллекции его постоянно пополняются добровольными приношениями. Здесь же во дворе сооружен курган в память пятисотлетия со дня смерти князя Витовта.

Потом мы спустились с Жемайтийской возвышенности в приморскую низменность. Мы находились еще километрах в пятнадцати от моря. Вокруг простирались густые дубовые леса, замшелые болота. Ничто, казалось, не говорило о близости моря. Но оно уже угадывалось в той глубокой, играющей, живой синеве неба, которая, может быть, создается отражением огромного водного зеркала, да в свежем, солоноватом ветре, порывы которого вдруг налетали неизвестно откуда…

Здесь, в Кретингском уезде, мы решили произвести небольшие раскопки на курганной группе Курмайчай.

Самый большой курган в этой группе был уже раскопан. По преданию, раскопал его совсем не археолог, а один нищий, решивший, что в кургане спрятано золото. Два дня в неделю он просил милостыню, а остальные пять дней копал курган. Потратил он на это занятие более двух лет. Нищий безрезультатно прокопал всю насыпь, потом еще на четыре метра в глубь земли и, ничего не найдя, сошел с ума. Мы копали с бóльшим успехом. Наш курган имел в основании венец, выложенный из крупных камней, а в центре — грубый лепной горшок, в котором находились остатки пережженных кальцинированных человеческих костей. Там был и бронзовый браслет. Судя по всему, курган относился к рубежу бронзового и железного веков.

Мы жили на тихом маленьком хуторе, хозяйка которого уехала погостить к сестре, а хозяин, видимо, очень скучал и обрадовался нежданным гостям. И вдруг заболел Нагявичус. Я уже давно успел полюбить этого порывистого, то угрюмого, то веселого, но всегда искреннего парня и отличного шофера. О недоразумении, которое произошло у нас в первый день работы, мы не вспоминали. Как-то я увидел, что Нагявичус читает на отдыхе толстую книгу, под названием «Психология». Немного удивленный, я спросил его, почему он этим интересуется.

— Дорога одинаковая, стекло всегда перед глазами, а вокруг все меняется, — весьма наивно объяснил Нагявичус. — Вот и начинаешь думать, что к чему и отчего.

Болел Стась так, как болеют очень крепкие люди: крайне неумело, бурно, неорганизованно. Он сильно простудился во время дождя, но продолжал сидеть за рулем и принимать самое деятельное участие во всех делах экспедиции. Вот и добился, что температура подскочила до сорока. Он лежал на сеновале. Губы пересохли и покрылись белой пленкой, а тело тряс озноб. Он то по-детски стонал, то яростно скрежетал зубами, прикрывая свои голубые глаза. Лицо его еще больше заострилось, и сходство с Мефистофелем еще больше увеличилось. Больной гриппом Мефистофель!

Я накрыл его своим одеялом и пичкал разными лекарствами. Раскопки кончились, и мы ждали выздоровления Нагявичуса.

— Юргис, — сказал мне как-то Моравскис, — мы пойдем за богами, а ты побудь с Нагявичусом. Хорошо?

— За какими еще богами? — спросил я, увидев за плечами Варнаса знакомый пустой рюкзак.

Тут разъяснилась последняя «тайна» экспедиции. На кладбищах, на перекрестках дорог, в усадьбах многих жемайтийцев стоят на высоких столбах каплички, то простые, как скворечники, то вычурные, как драгоценные ларцы. Внутри находятся деревянные резные изображения католических святых. Их изготовляют деревенские резчики на свой лад, по своему образу и подобию. Мотивы скульптур религиозные, а исполнение чисто народное и по образам, и по тонкому чувству юмора, и по наивной яркости и выразительности. Для истории народного искусства изучение этой деревянной скульптуры представляет большой интерес. В бурные военные и послевоенные годы многие каплички со скульптурами, иногда столетней давности, погибли. Они гибли, к несчастью, и в то время, когда работала наша экспедиция. Необходимо было собрать и сохранить для науки эти замечательные образцы народного искусства. Но это было не так просто.