Дневная поверхность

«Боги», «боженьки», «девуляй», как называют их жемайтийцы, не продаются. В подарок тоже неуместно преподносить «бога». У моих товарищей оставался единственный выход — красть «богов». Добыча «богов» производилась без меня. А так как неизвестно было, как я к этому не слишком легальному занятию отнесусь, то мои товарищи и не решались рассказать мне раньше об этом.

Варнас открыл большой ящик, стоявший в кузове машины, и я увидел, что там собран уже целый Олимп деревенских «богов». Вот святой Винцент с круглым лицом, стриженный «под горшок», держит за хвост бессильно поднявшего кверху руки пузатого черта; вот Иисус Христос — приземистый, бородатый литовский крестьянин присел отдохнуть на камень после долгого трудового дня, подперев рукой голову; вот божья матерь — широколицая литовская крестьянка в шерстяных чулках и с натруженными руками; вот добрый молодец — святой Георгий — сует вилы в пасть лежащего под копытами его коня дракона, а рядом — для наглядности — стоит девушка в национальном литовском венке — святая Елена, спасенная героем; вот жалкий и смешной жемайтийский черт с длинной и узкой бородой, с большими грустными глазами, с наполовину выбитыми зубами, с горбатым носом и в трусиках, чтобы не оскорблять целомудренных взглядов.

Уже по возвращении в Вильнюс, когда собранная во время экспедиции коллекция заняла свое место в музее Литовской академии, я получил в подарок своего патрона — святого Юргиса — Георгия, один из замечательных образцов народной скульптуры.

Какая огромная разница между этими талантливыми, смешными и трогательными жемайтийскими скульптурами и официальной католической символикой! В Вильнюсе я видел одну из главных католических святынь Прибалтики — Остра Браму. В нише, под островерхой башней с воротами, висит великолепная икона богоматери. Икона XII века и, судя по стилю, написана кем-то из новгородских мастеров. Неизвестно, как она попала сюда. Тонкое печальное лицо с опущенными глазами, с прямым византийским носом и крыльями высоких бровей. Икона заключена в огромный пышный серебряный оклад. Голова склонилась под тяжестью двух царских венцов оклада. Острые лучи сияния за головой как винтовочные штыки торчат во все стороны и кажутся в этом сочетании особенно ненужными и зловещими. Руки богоматери, сложенные накрест на груди, как кандалами скованы в кистях обводами оклада. Как не подходит весь этот тяжкий, торжественный и грозный оклад к этому милому, кроткому лицу. На стенах возле иконы — тысячи маленьких серебряных ручек, ножек, сердец… Это люди, исцеленные якобы при помощи иконы, покупают изображения того, что она «исцелила» и вешают в благодарность на стене. Но вся эта нелепая и безвкусная выставка — смесь невежества, суеверия и грязной коммерции — не может до конца испортить впечатление от печального и прекрасного лица — шедевра неведомого художника.

На пыльной и грязной мостовой перед Остра Брамой целый день стояли на коленях старики и старухи, гимназистки, какие-то солидные люди с портфелями… Чего они ждали среди этой грязи и пыли, зачем нужно это унижение им самим и святой Марии?

Тут же шла бойкая торговля серебряными сердцами, иконами, четками, евангелиями; причем, цены за все святые отцы заламывали отнюдь не божеские…

Нагявичус поправился на третий день, без всякого вмешательства небесных сил. Обреченные на безделье до возвращения товарищей, мы охотно приняли приглашение Пранаса — нашего добродушного и медлительного хозяина — половить раков и отправились к ближайшей речке с удочками и сачками. На конец удилища привязывается дохлая лягушка. Потом удилище опускают в прозрачную воду и осторожно подводят к раку. Лягушку то пододвигают к раку, то немного отодвигают, слегка покачивая. Когда возалкавший рак вцепляется изо всех сил в лягушку, удилище поднимают, подводят под рака сачок и быстро выбрасывают его на берег. Пранас ловил раков сам, а мы с Нагявичусом организовали коллективное хозяйство: он орудовал сачком, а я — удилищем. Раки явно предпочитали социалистический сектор индивидуальному. Мы наловили больше сотни раков, а Пранас — только восемь.

— Вот видишь, Пране, — сказал хозяину Нагявичус, — даже раки показывают, что колхоз выгоднее. Давай вступай, пока не поздно.