Дневник. 1873–1882. Том 1

Пороховщиков после разговора с государем обратился снова ко мне с домогательствами о разрешении набрать из бессрочно-отпускных солдат 10-тысячный отряд для Сербии, об отпуске оружия и т. д. Я объяснил ему снова невозможность удовлетворения этих просьб. Сегодня же утром, явившись опять ко мне, чтобы проститься, он уже сам отказывается от прежних своих домогательств, признавая возможным обойтись одними отставными солдатами и тем оружием, которое куплено в Германии.

Появление Пороховщикова в Ливадии выказало рельефно некоторых господ. Престарелый наш канцлер, назначив этому приезжему «аудиенцию», чтобы выслушать его заявления, сам говорил целый час о себе, так что Пороховщиков на вопрос государя относительно князя Горчакова отвечал прямо, что не мог ничего высказать ему, а только слушал самого канцлера. Сегодня князь Горчаков после доклада у государя зашел ко мне и в присутствии Игнатьева завел речь о Пороховщикове, придавая серьезное значение его россказням. Я подумал про себя – как-то Пороховщиков будет отзываться о князе Горчакове, когда, возвратившись в Москву, станет трезвонить о своем посещении Ливадии. Если б даже он и не был болтуном, проникнутым колоссальным самомнением, и тогда он имел бы полное право хвастаться своим успехом и глумиться над всеми нами. Жалкое понятие он должен был вынести отсюда о так называемой «высшей власти».

Сегодня получены неблагоприятные телеграммы из Лондона о результате вчерашнего совещания британских министров. Они согласны требовать от Порты перемирия на один месяц, согласны и на занятие Боснии Австрией, но не хотят и слышать о вступлении наших войск в Болгарию или союзного флота – в Босфор. Очевидно, что между Австрией и Англией существует тайная сделка и Андраши действует двулично. Игнатьев торжествует; сам канцлер уже сознался, что на прежнего его друга полагаться нельзя.

Государь сегодня еще более мрачен, чем когда-либо; он прочел мне лондонские телеграммы, одобрил представленный мною проект распределения войск и начальников на случай войны с Турцией, но не вошел ни в какие разговоры и даже словом не упомянул о вчерашнем своем свидании с Пороховщиковым. Думаю, что ему самому неловко вспомнить о нем.

Сегодня при докладе опять я должен был спросить приказа относительно тех офицеров, которых отставки были приостановлены, но которые, не дождавшись формального увольнения, уехали в Сербию и давно уже там воюют. Государь разрешил им всем дать отставки и как-то неохотно согласился лишь на мое предложение произвести расследование, каким образом офицеры эти могли получить заграничные паспорта, не получив предварительно ни отставки, ни отпуска за границу. Ясно, что во всем этом деле движения волонтеров в Сербию сам государь действовал двойственно и отчасти сам способствовал распространению убеждения, что правительство поощряет это движение.

Всем известно, что и наследник цесаревич принимал и продолжает принимать самое деятельное участие в славянском деле. К сожалению, к нему втираются в доверие такие пройдохи, каков, например, Ростислав Фадеев и ему подобные. Исходящая из Аничкова дворца агитация идет совершенно вразрез с принятой официально политикой; государь это знает и смотрит сквозь пальцы. При такой двойственности может ли быть какая-либо определенная система в действиях, какой-нибудь ясный план!

Краснобайство Пороховщикова, несомненно, повлияет на настроение государя; а вслед за сим ожидают приезда наследника цесаревича. Говорят, будто государь давно уже под влиянием странного предчувствия, что его ожидает такой же конец, как и отца его, если он начнет войну; что ныне, видя неизбежность войны, он потребовал сюда наследника цесаревича, на плечи которого может пасть развязка начинаемой драмы.

25 сентября. Суббота. Вчера при докладе моем государь был неразговорчив и в мрачном настроении. Сведения из Лондона и Константинополя неблагоприятны. К вечеру приехал граф Сумароков-Эльстон с ответным письмом императора Франца-Иосифа. Государь долго держал Эльстона у себя в кабинете – и перед обедом и после обеда, а на вечернем собрании имел грустный вид. Мне он не сказал ничего о впечатлении, произведенном письмом австрийского императора, но передал для прочтения телеграмму из Константинополя, в которой Нелидов (оставшийся за отсутствием генерала Игнатьева старшим в посольстве) извещает, что Порта, поддерживаемая Эллиотом, показывает крайнюю несговорчивость и, по мнению его, Нелидова, разрыв или по крайней мере отозвание посольства неизбежны.

Сегодня прибыл наследник цесаревич; всей свите приказано ехать навстречу ему в Ялту, около полудня.