Дневник. 1873–1882. Том 1

21 апреля. Понедельник. После общего собрания Государственного совета было продолжительное заседание Соединенных департаментов с Польским комитетом для обсуждения предложения Набокова о введении в Царстве Польском судебной реформы. Спорили много, потому что реформе этой, видимо, не сочувствует Министерство юстиции. С тех пор как тянется это дело, граф Пален всё время старается тормозить его, предвидя, вероятно, что всякая мера, отождествляющая судебную часть в Царстве Польском с устройством ее в империи, будет шагом к такому же отожествлению и в прибалтийских губерниях. [Не видя возможности сопротивляться реформе, он начал уклоняться от личного участия в деле и вместо себя прислал сегодня своего товарища Эссена, такого же, как он сам, остзейца.] Однако ж дело пошло благодаря настойчивости и твердому направлению председательствовавшего в заседании Чевкина; решено ввести новый устав в Царстве Польском не позже, чем через год [и без малейшего поползновения к поддержанию сепаратизма].

После заседания я должен был ехать на большой обед, данный казаками атаману своему, наследнику цесаревичу, в доме графини Елизаветы Алексеевны Орловой-Денисовой. Обед был такой, как все обеды в подобных случаях: с музыкой, тостами [приторными выражениями поддельных чувств] и проч.

22 апреля. Вторник.

Продолжительный доклад у государя. Утверждено предположение о переформировании кавалерии. Вновь возбужденный генерал-адъютантом Баранцовым вопрос о переформировании Конной артиллерии остался пока нерешенным.

В заседании Комитета министров читались выборки из доклада комиссии, рассматривавшей отчет министра народного просвещения за 1873 год. В среде самой комиссии возникла ожесточенная полемика по поводу отдельного мнения, поданного одним из членов, князем Оболенским. По своему обычаю, граф Толстой написал толстую тетрадь в опровержение замечаний князя Оболенского по поводу образ действий Министерства народного просвещения и, как всегда, наполнил свою записку искаженными фактами и неверными цифрами, чтобы оправдать себя и обвинить своего противника. И на этот раз он достиг своей цели: в резолюциях, положенных государем на обеих записках, обвинен князь Оболенский, а граф Толстой вышел с похвалой. Обе эти записки с резолюциями выслушали мы среди глубокого молчания; по окончании чтения безмолвно встали и только пожали плечами.

24 апреля. Четверг. Сегодня доклад мой был продолжителен и выходил из ряда обыкновенных. Между прочим, представлен был мною на высочайшее решение спорный вопрос о допущенных в практике Военного министерства долгосрочных подрядах провианта, против которых государственный контролер ежегодно восстает в своих всеподданнейших отчетах. Я прямо высказал, что не могу признать генерал-адъютанта Грейга или товарища его Островского более компетентными судьями в деле военного хозяйства, чем Военный совет в полном составе и лица, специально заведующие интендантской частью. Ныне, по случаю близкого окончания срока такого долгосрочного контракта, заключенного на петербургскую провиантскую поставку, предполагается опять внести в Военный совет предположение об устройстве подобной же долгосрочной поставки, открыв для того надлежащую конкуренцию между благонадежными торговцами или известными коммерческими фирмами. Но, прибавил я, прежде чем подвергнуть это предположение обсуждению Военного совета, считаю необходимым заранее удостовериться, не противна ли личному мнению его величества означенная система долгосрочных договоров.

После моих объяснений государь сказал, что хотя ему и кажется, что я прав, однако ж он не считает себя довольно близко знакомым с делом, чтобы сказать решительное слово, и потому желал бы для устранения всякого сомнения, чтобы вопрос был рассмотрен в финансовом комитете, с приглашением главного интенданта. Я должен был подчиниться такому решению, сказав только, что рассмотрение в финансовом комитете не должно иметь гласности и формальности, дабы не подать повода к нарушению прав и компетенции Военного совета.

Я доложил государю также о ложных слухах, распущенных в городе по поводу найденного при аресте купца Овсянникова списка интендантских чиновников, которые будто бы брали взятки от его приказчика[49]. Действительно, в этом списке оказались почти все смотрители магазинов и даже три чиновника окружного интендантства; им уже предложено подать в отставку; но сплетники и злые языки выдумали, будто в этом списке оказались имена «высокопоставленных лиц», называли окружного интенданта Скворцова и генерал-адъютанта Мордвинова. Наглая эта ложь и клевета, разумеется, произвели сильное волнение в интендантской сфере и в канцелярии Военного министерства. Для прекращения этих слухов просили меня выхлопотать теперь же, в неурочное время, награды как Мордвинову, так и Скворцову, однако ж государь не согласился на это, а разрешил только напечатать в «Правительственном Вестнике» краткую заметку в опровержение распущенных ложных толков.