23 марта. Вторник.
После доклада был в Академии Генерального штаба, где молодой великий князь Николай Николаевич читал решение последней заданной ему стратегической задачи. При этом чтении и разборе решения присутствовали отец молодого великого князя Николай Николаевич, принц Петр Георгиевич Ольденбургский и много других лиц. Решение задачи признано весьма удовлетворительным, и, после сделанных поочередно профессорами частных замечаний, начальник Академии генерал-лейтенант Леонтьев очень ловко высказал общее заключение о занятиях и работах великого князя в продолжение трехлетнего пребывания его в Академии. Заключение это было так лестно для молодого великого князя, что не только он сам, но и отец его прослезились и бросились в объятия друг другу. Остается пожелать, чтобы познания, приобретенные великим князем в Академии, дали ему серьезное направление в дальнейшей жизни и службе и вышел из него человек дельный, не похожий на двоюродного его брата Николая Константиновича, также кончившего довольно успешно курс Академии несколько лет тому назад.Во всяком случае, пример двух великих князей, прошедших курс Академии Генерального штаба, имеет в моих глазах особенное значение: далеко ли то время, когда и Академия, и весь Генеральный штаб были в загоне, когда каждый офицер, носивший мундир Генерального штаба, считался бесполезным теоретиком, скучным педантом, самонадеянным либералом?.. Я помню, как великий князь Михаил Павлович, удостаивавший меня милостивым вниманием в первые годы моего офицерства, огорошил меня, когда в первый раз увидел в мундире Генерального штаба.
Впрочем, надобно сказать, что в то время и Генеральный штаб стоял совершенно иначе, чем теперь: офицеры штаба ограничивались в своих знаниях и служебных обязанностях самой узкой специальностью – расстановкой «жалонеров»[79]
, ведением маневров, составлением планов учений и т. п. В войсках их прозывали то «планщиками», то свитскими чиновниками и давали им всякиеВ Комитете министров сегодня обсуждалось опять дело «Черноморского пароходного общества»; но я должен был уйти из заседания ранее конца, чтобы предварительно осмотреть размещение картографических работ, приготовленных к завтрашнему осмотру государем.
Закончил день на музыкальном вечере во 2-й военной гимназии.
24 марта. Среда.
С 10 часов утра и до четвертого часа был на ногах в залах Зимнего дворца по случаю высочайшего осмотра картографических и других работ. В нынешнем году выставка была обширнее, чем обыкновенно: целая Георгиевская зала была занята китайскими вещами и картинами, привезенными подполковником Сосновским и доктором Пясецким. Государь был очень доволен выставленной массой разных работ.25 марта. Четверг.
В числе докладов сегодня взял я с собой составленную генералом Обручевым записку о том, какие политические соображения и данные следует принять в основание плана мобилизации нашей армии в случае войны. После неоднократных наших бесед по этому предмету мы с Обручевым пришли к заключению, что необходимо приготовить несколько планов мобилизации на разные, наиболее вероятные случаи при тех или других политических обстоятельствах и ясно определить эти различные комбинации прежде, чем приступить к сложной и копотливой работе. Но подобная постановка основных задач, конечно, должна быть указана теми, кто ведет внешнюю нашу политику, а потому мы и решились просить предварительно указаний у государственного канцлера и самого государя.Едва я завел об этом речь, полагая оставить государю записку Обручева для прочтения, его величество прервал меня приблизительно такими словами: «Могу тебе сказать только, что признаю войну в близком будущем невозможной, и совершенно уверен, что мы избегнем ее». Меня несколько удивил самоуверенный, почти торжественный тон этих выражений; я позволил себе сказать, что если можно иметь подобное положительное убеждение, то нужно ли нам и составлять какие-нибудь планы мобилизации, даже нужно ли продолжать в таких размерах и с такими громадными пожертвованиями приготовления на случай войны?