Дневник. 1873–1882. Том 1

8 апреля. Четверг. После моего доклада происходило в кабинете государя совещание по поводу случившейся на днях уличной демонстрации при похоронах бывшего студента Медико-хирургической академии Чернышева, высидевшего 2 года в крепости и тюрьме, освобожденного на поруки и по прошествии нескольких дней кончившего жизнь в сильнейшей чахотке (в клинической больнице Вилье). Так как в похоронной процессии участвовали некоторые студенты Академии и, как говорили, слушательницы состоящих при Академии женских курсов, то, вероятно, именно по этому поводу я был приглашен в совещание.

Участвовали в нем, кроме великих князей, наследника цесаревича и Владимира Александровича, министры внутренних дел и юстиции, шеф жандармов, статс-секретарь князь Урусов и петербургский градоначальник Трепов. Государь выразил мнение о необходимости принятия мер, чтобы на будущее время полиция имела возможность не допускать уличных демонстраций, подобных означенной похоронной процессии. Граф Пален первый просил слова и объяснил, что, по его мнению, необходимо установить законодательным порядком то, что уже существует во всех государствах: предоставить полицейскому начальству право устанавливать и объявлять правила или запрещения касательно соблюдения внешнего порядка и благочиния и чтобы в законе были установлены и наказания за нарушение полицейских распоряжений.

С этим мнением согласились все, но Тимашев и Потапов подняли другой вопрос, не относящийся прямо к предмету совещания: они настаивали, чтобы лица, арестованные по политическим делам, не освобождались от ареста на поруки до окончания дела. Граф Пален, к чести его, возражал довольно настойчиво, князь Урусов, по своему обыкновению, извернулся общей фразой, а Трепов настаивал на одном: чтобы всех сколько-нибудь скомпрометированных лиц высылать из Петербурга. На это возразили граф Пален и я, и вследствие этого государь сказал, что в этом вопросе есть и рrо

и contra и на сей раз ничего не решается окончательно, но министрам внутренних дел и юстиции поручается войти в ближайшее между собою соглашение по затронутым вопросам и обратиться с представлениями в установленном порядке.

Я порадовался тому, что совещание имело спокойный и безличный характер, что не было вовсе никаких нареканий Медико-хирургической академии, несмотря на то, что первоначально на нее сваливали всю вину случившейся демонстрации. Приученный уже к нападкам по всякому поводу, я ожидал, что не обойдется без них и сегодня. Однако ж не было сказано ни слова. Вообще, сегодня было заметно со стороны государя более обыкновенного любезное ко мне расположение. По выходе из совещания я получил приглашение к царскому столу.

Пользуясь часом промежутка между совещанием и назначенным сегодня же, в час пополудни, осмотром графических работ Корпуса путей сообщения, я заехал к генеральше Ермоловой, инспектрисе женских курсов при Академии. Эта почтеннейшая, благородная личность, принявшая на себя безвозмездно тяжелую ответственность за слушательниц женских курсов, была встревожена дошедшими до нее слухами об участии в бывшей уличной демонстрации некоторых из ее «студенток» (как их называют в обыкновенном разговоре) и желала увидеться со мною. Я успокоил ее, но воспользовался случаем, чтобы предостеречь на будущее время от справедливых нареканий на поведение «студенток».

В час пополудни государь вышел вместе с императрицей в зал, где были разложены работы Корпуса путей сообщения. Императрица пожелала видеть некоторые из топографических работ военного ведомства. Эти работы и были выложены в концертном зале; подобрали, разумеется, только то, что могло заинтересовать императрицу. Более всего внимание ее величества остановилось на карте Турции, показывавшей нынешнее распределение турецких войск, направленных против Боснии, Герцеговины и Сербии. Императрица близко к сердцу принимает нынешние дела турецких славян и не скрывает своего негодования тем, что наша дипломатия держится в этом вопросе такой пассивной роли. Государыня выражалась в этом смысле при многих офицерах Генерального штаба и при других лицах, присутствовавших во время осмотра карт; в том же смысле возобновила она разговор со мною и позже, перед обедом. С глубокой скорбью говорила императрица о страшном кровопролитии, которое именно теперь происходит на театре войны. По последним телеграммам, инсургенты четыре дня дрались с сильными турецкими войсками и, не имея уже боевых припасов, бились на ятаганах. Когда я сказал, что надобно возлагать надежды на лучший оборот дел, если государь поедет за границу, императрица со вздохом заметила: «А до тех пор?.. Сколько бедствий вынесут эти несчастные!»