Дневник. 1873–1882. Том 2

27 мая. Вторник. Доклад обычным порядком в Зимнем дворце, – сначала военный, а потом вместе с Гирсом. Еще с вечера получил я от германского наследного принца приглашение быть у него в 11 часов утра, но доклад мой окончился не ранее 11½ часов. Принц, уже совсем одетый, встретил меня в своей приемной. Я извинился, что опоздал, и мы вошли в гостиную. После нескольких обычных фраз, сказанных принцем стоя, он вдруг, abrupto

[85], озадачил меня таким неожиданным и странным вопросом:

– Dites moi, cher comte, est-ce vrai que vous êtes ennemi de l'Allemagne et que vous voulez nous faire la guerre?

– J'espère que Votre Altesse n'y croit pas, car il faut être un idiot pour vouloire faire la guerre à l'Allemagne, surtout dans les circonstances actuelles[86]

.

Принц улыбнулся и, пригласив меня сесть, начал говорить о необходимости поддержания и на будущее традиционной дружбы между Россией и Германией. Я ответил, что в этом вполне убеждены у нас все люди, сколько-нибудь обладающие здравым смыслом; что если в Германии так распространилось убеждение во враждебном к ней настроении России, то главным образом способствовала тому журнальная полемика, которая постоянно раздувает и преувеличивает всякое возникающее в политике недоразумение. К этому прибавил я, что и созданной мне репутацией германофоба обязан я той же прессе, особенно нашим балтийским немцам.

Слова эти были поняты принцем совсем в ином смысле, чем были мною высказаны. Он начал было отрицать всякие помыслы Германии в отношении прибалтийских наших губерний; конечно, я поспешил объяснить, что об этом не могло быть и речи, что, упомянув о балтийских немцах, я имел в виду исключительно их нерасположение ко мне лично, так как в вопросах внутренней политики относительно Прибалтийского края стою открыто и неуклонно за объединение государства и, следовательно, являюсь противником всяких притязаний остзейских баронов на сохранение средневековых феодальных привилегий. На этом должен был оборваться наш разговор, так как принц спешил к государю на завтрак и, прощаясь со мною, выразил твердую надежду на сохранение между Россией и Германией лучших отношений.

К часу пополудни поехал я в крепость на панихиду, а по окончании службы оставался на дежурстве при гробе до 4 часов. Жена моя также дежурила и вчера, и сегодня; дочь Елизавета больше времени проводит в крепости, чем дома. Сегодня прибыл князь Александр Болгарский, а вчера – герцог Альфред Эдинбургский и великий князь Михаил Николаевич. Также прибыли депутации шведская и французская; во главе последней – сам посол Шанзи, возвратившийся из отпуска. Опоздали к погребению баварский принц Арнульф и итальянская депутация.

29 мая. Четверг. Вчера совершился обряд погребения императрицы с обычною торжественностью, в присутствии многочисленных иностранных принцев и депутаций. Вскоре после печальной церемонии государь уехал в Царское Село. Сегодня я ездил туда с докладом. В отсутствие мое заезжали ко мне великий князь Михаил Николаевич, баварский принц Арнульф, герцог Эдинбургский и князь Болгарский. Завтра предстоит отдать им всем визиты.

30 мая. Пятница.

Сегодня, в девятый день после кончины императрицы, был опять съезд в Петропавловский собор на панихиду. Заезжал к принцу Арнульфу, герцогу Эдинбургскому и князю Александру. У последнего просидел я около получаса; опять жалуется на свое будто бы унизительное положение перед полномочным народным собранием и в то же время озабочен мыслью о возможности движения в Восточной Румелии, с целью соединения с Болгарией. Князю, как кажется, улыбается перспектива стать во главе этого движения; но рядом с честолюбием заметны неуверенность в своих силах и сознание недостаточности средств. Впрочем, князь Александр теперь гораздо спокойнее духом, чем был в прежний свой приезд в Петербург; он отзывался с похвалою о генерале Эрнроте и русских офицерах.

После панихиды было у меня много посетителей, в том числе бельгийские офицеры, прибывшие сюда по случаю погребения.

31 мая. Суббота. Утром был в Царском Селе. После моего доклада присутствовал при докладе Гирса. Отношения наши с Англией становятся всё более дружественными. Сабуров, приезжавший также в Царское, чтобы откланяться перед возвращением в Берлин, уже менее прежнего хлопочет о своих тайных соглашениях с Бисмарком. Он сам говорит, что при теперешнем положении дел уже нет особенной нам выгоды настаивать на восстановлении тройственного союза.

По возвращении в Петербург нашел у себя ожидавших меня французских офицеров, прибывших с генералом Шанзи в качестве чрезвычайной депутации. В числе их приехал и старинный наш приятель Гальяр, уже в генеральских эполетах.