Дневник 1931-1934 гг. Рассказы

У него глубоко посаженные глаза отшельника, сияющие из глубины пещеры. Глаза, словно погруженные в таинства мистерий.

Писательство тоже приносит Арто боль. Это приходит к нему спазматически и стоит большого напряжения. Он беден. Он в конфликте со всем миром, насмехающимся, как ему видится, над ним и грозящим ему гибелью.

В саду мы отдалились от других, и он стал проклинать свои галлюцинации. Я сказала: «В мире моих галлюцинаций я чувствую себя счастливой».

— А я про себя не могу такого сказать. Это всегда пытка для меня. Мне стоит нечеловеческих усилий, чтобы проснуться.

Альенди говорил мне, что пытался избавить Арто от губящего его пристрастия к наркотикам. Все, что я могла увидеть в тот вечер, так это его бунт против всяких стараний истолковать ему его самого. Он терпеть их не может, потому что воспринимает как попытки помешать его экзальтации. И с жаром рассуждает о каббале, магии, мифах, легендах.

Альенди сказал мне, что несколько раз говорил с Арто, но тот решительно отказывался от анализа. Это был окончательный ответ, и все же Альенди допускал, что еще сможет помочь Антонену.

О Лувесьенне Альенди сказал: «Я чувствую себя, будто попал в очень далекую страну».

А Арто сказал: «А я здесь, как дома».

Как я и предсказывала, на Генри Лёвенфельс действует как стимулятор, пока я попадаю под обаяние Арто; лишь оттого, что я живу многосторонней жизнью, мне понятен энтузиазм Генри. Его восторженные страницы о Лёвенфельсе так же экстравагантны, как и мои об Арто.

Арто писал о своем ужасающем одиночестве, и потому я, прочитав его «Искусство и смерть», дала ему «Дом инцеста» и написала письмо:

Дорогой Антонен Арто!

Вы, заставляющий говорить свои нервы, воспринимающий все нервами, сознающий, что лежит в глубине, чувствующий, что наше тело это не плоть, кровь и мускулы, а нечто висящее в пространстве, наполненном галлюцинациями, можете найти в этой книге ответ на констелляции зажженных вами слов, на вспышки ваших чувствований. Это взаимопроникновение, аккомпанемент, эхо, попытка достичь такой же головокружительной стремительности, это резонанс. Резонанс Вашего «grand ferveur pensante» [88], вашего «fatigue du commencement du monde» [89].

И что особенно важно, вы не должны думать, что ваши слова падают в пустоту. Ни единого слова из «Искусства и смерти» не пропадет. И, может быть, вы увидите на этих страницах, как я готовлю мир к вашему появлению, как я стараюсь, чтобы мир вас принял. Эта книжка, хотя написана она до знакомства с вами, проникнута вашим видением мира и вашими чувствами.

Письмо от Арто:

«Мне хотелось подробно написать вам о рукописи, присланной вами, в которой я ощутил напряженность интеллекта, отточенный отбор слов и выразительность, подобную моим способам изложения своих мыслей. Но все эти дни я словно одержимый, буквально весь поглощен подготовкой к предстоящей мне в четверг лекции «Театр и чума». Эта трудная для изложения и понимания тема подталкивает мои мысли в сторону, прямо противоположную моему обычному мышлению. Вдобавок к этому я очень плохо читаю по-английски, а вы пишете на особенно трудном для меня английском, усложненном и изысканном, так что мои трудности удваиваются, если не утраиваются. Пожалуйста, извините меня за то, что письмо мое так кратко. Я напишу вам гораздо больше, когда покончу со своей лекцией. Пока же поверьте в чувство моей самой искренней благодарности за все, что вы уже сделали для моего театрального проекта, которому, я надеюсь, вы сможете обеспечить успех и как realizatrice [90].

Мой дневник — как мой путевой журнал. Арто не может понять, почему я храню его в сейфе. Он ведет себя совсем иначе. Он ничего не сохраняет. И у него нет никакой собственности. У Генри, когда я только познакомилась с ним, тоже ничего не было. Но у меня есть чувство судьбы, времени, истории. Генри говорит, что у него больше не хватит смелости пуститься в путь по большой дороге без гроша в кармане. Он потерял интерес к показушным авантюрам. Упорное собирание своих заметок, приведение их в систему, переплеты все это доказывают.

А я по-прежнему занимаюсь поисками для книги Альенди о Черной Смерти.