Дневник, найденный в ванне

- Так называется примененный метод. Простите, но научная методика не перестает быть строгой, даже если применяется шутка.

- Шутка? Это была шутка?

- Ну, вы обозлены, мне тоже не было приятно лежать и храпеть так долго. Но что поделаешь - служба, - нескладно защищался он.

- Скажите хоть пояснее, что все это значит?

- Ах, Боже мой. Тут все не так просто. В некотором смысле, разумеется, невинная шутка... для вас, конечно, без всяких последствий... Профессор мог иметь скрытое намерение изучить реакцию...

- Мою?

- Да нет же! Господина Семприака. Извините, прошу меня извинить... Пожалуйста, не задерживайте меня. Во всяком случае, уверяю вас, это пустяки...

Не глядя на меня, он шаркнул ногой, словно ученик, и вышел, а точнее выбежал из комнаты, стукнув по дороге пальцем по шкафу, который находился неподалеку от двери.

Я остался один среди отодвинутых и опрокинутых стульев, у стола, который, с огрызками, грязными тарелками и пятнами вина, разлитого на скатерти, представлял собой отвратительное, мерзкое зрелище. В тишине раздавалось осторожное тихое постукивание. Я окинул взглядом комнату. Она была пуста.

Постукивание возобновилось, настойчивое, монотонное. Я насторожился. Звуки доносились из угла. Я осторожно направился туда. Раз, два, три, четыре удара, словно кто-то подушечкой пальца простукивал дерево. Шкаф! Ключ торчал в замке. Я повернул его. Дверь без моей помощи медленно отворилась. Внутри сидел, скорчившись почти вдвое, аббат Орфини в наброшенной на мундир не застегнутой спереди сутане, с пачкой исписанных листов на коленях. Он не смотрел на меня, поскольку все еще продолжал писать. Наконец, поставив точку, он высунул ноги наружу, поднялся со стоявшего на днище шкафа табурета и вышел оттуда, бледный и серьезный.

12

- Пожалуйста, распишитесь, - сказал он. И положил бумаги на стол.

- Что это такое?

Я все еще стоял в той же самой позе изумления, держа руки перед грудью, словно от чего-то обороняясь. Стопка листов лежала на покрытой пятнами скатерти, рядом с оставленной крематором единственной чистой тарелкой.

- Протокол.

- Какой еще протокол? Признание? Меня еще раз оклеветали?

- Нет. Это просто стенограмма высказываний, обычное описание. Ничего более. Пожалуйста, распишитесь.

- А если я не подпишу? - бросил я.

Не глядя на него, я медленно сел на стул. В голове у меня лопались тягучие, липкие нити боли.

- Это всего лишь формальность.

- Нет.

- Хорошо.

Он собрал бумаги со стола, сложил их, засунул в карман мундира, затем застегнул пуговицы сутаны и на моих глазах стал просто священником. Потом посмотрел на меня, будто бы ожидая чего-то.

- Вы сидели там все время, господин аббат? - спросил я, закрыв лицо руками. Выпитое спиртное оставило какой-то илистый осадок у меня во рту, в горле, во всем теле.

- Да.

- А не было душно? - спросил я, не поднимая головы.

- Нет, - ответил он спокойно. - Там есть кондиционер.

- Это меня радует.

Я был так измучен, что мне даже не хотелось говорить, что я о нем думаю.

Моя левая нога начала слегка трястись. Я не обращал на это внимания, пряча лицо в руках.

- Я хочу объяснить тебе, что здесь произошло, - тихо проговорил он, склонившись надо мной. Затем выждал минуту и, поскольку я не отозвался и не сделал ни малейшего движения - только нога у меня продолжала трястись, словно заводной механизм, - продолжил:

- Эта "шутошница" была завершением борьбы Баранна и Семприака. Ты должен был ее разрешить. Аспирант сыграл в ней роль, которую отвел ему Баранн. Глюк должен был быть только свидетелем. Баранн инсценировал все сам, ища лишь кого-нибудь, кто подошел бы для розыгрыша. О тебе он, наверное, узнал от доктора, который его лечит. Вот все, что мне известно.

- Лжешь, - тихо сказал я не отнимая рук от лица.