Свой трудовой день я закончил в отеле «Адлон». Получив приглашение иностранных корреспондентов на ужин и танцы, мы поехали туда всей семьей. Принц Луи Фердинанд сопровождал Марту и даже сел в нашу машину. Я пытался осторожно отговорить его – мне казалось, что пребывание в нашем обществе может причинить ему неприятности, – но он настоял на своем. Наше появление в обеденном зале вызвало некоторое удивление. Фрау Саам, жена уволенного бургомистра Берлина, сидела справа от меня, бургомистр – слева от Зигрид Шульц, нашей хозяйки. Эти несчастные были крайне подавлены, и разговор не клеился. Бургомистр был выдающейся фигурой в муниципальных кругах Германии, тридцать лет управлял городами. Он был уволен с согласия Гитлера, потому что, будучи членом партии, не проявлял должного энтузиазма.
Напротив меня сидел господин Левальд, организатор Олимпийских игр. Он также был удручен, так как получил сообщение о том, что американцы, возможно, не примут участия в этом крупнейшем событии, которое состоится будущим летом. Эту тему мы не могли обсуждать. Левальд на одну четверть еврей – об этом факте, недавно установленном здесь, сообщалось в прессе. Меня интересовало, каковы его подлинные настроения. В январе 1935 года один немецкий официальный представитель в Соединенных Штатах просил меня помочь ему получить разрешение военного министерства США на приобретение ружья нового типа, выпускаемого военным заводом в Спрингфилде. Это была довольно странная просьба, поскольку, как мне казалось, с подобными вопросами следовало обращаться непосредственно в наше военное министерство. Этот представитель говорил мне, что такие ружья нужны были Олимпийскому комитету для «тренировочных целей».
Соседний с нами столик занимали послы Англии и России, почти не разговаривавшие друг с другом, и мосье Франсуа-Понсэ, который, казалось, был любезен с обоими. Бедный русский, вероятно самая светлая голова среди здешних дипломатов, был почти в полном одиночестве. Принц Луи Фердинанд подошел к нему, чтобы поздороваться, заранее, однако, передав мисс Шульц, что не сможет сесть за ее стол, если русский будет там сидеть. Он объяснил это тем, что коммунисты казнили в 1917 году его родственников – членов царской семьи. На мой взгляд, русский посол не является ортодоксальным коммунистом. Нейрат также проявлял безразличие, хотя и сидел напротив русского. Когда мы в последний раз были в русском посольстве, Нейрат был очень любезен, многие высшие военные чины также были настроены дружественно. В то время шли переговоры о заключении договора, а пробисмарковские элементы3
всегда отчасти сочувствовали русским.