Дневник посла Додда

Четверг, 6 мая.

Лорд Лотиан, в прошлом Филипп Керр, секретарь Ллойд Джорджа во время мировой войны, прибыл в понедельник в Берлин по просьбе Гитлера и, как говорят, беседовал с диктатором в течение двух часов. Сегодня он будет у нас на завтраке. 3 мая Нейрат был в Риме и встречался с Муссолини. В тот же день Геринг был в Югославии, где беседовал с главой правительства. В течение ближайших нескольких дней я, вероятно, узнаю кое-что об этих делах. Я думаю, однако, что Гитлер и его приближенные обеспокоены событиями в Испании и в равной мере озабочены возможностью установления сотрудничества между дунайско-балканскими странами. Германия считает, что она должна аннексировать эти страны или по крайней мере установить над ними контроль. Но этого же добивается и Италия, особенно если Испания восстановит свою независимость. Сегодня почетным гостем у нас был Дикгоф, уезжающий вечером в Вашингтон в качестве посла. Я приветствовал его в кратком слове, в котором в шутливой форме коснулся политики низких тарифов правительства Рузвельта и независимости Филиппин. Все смеялись, кроме лорда Лотиана, который впоследствии сделал вид, что ничего не слышал про переговоры о низких тарифах. В ответном слове Дикгоф обошел эти щекотливые вопросы, возможно, боясь, что другие немцы запишут его слова. Когда мы вышли из столовой, я подошел к Лотиану, с которым встречался в 1928 году. Тогда он был в стороне от государственных дел, но все еще полон восхищения своим бывшим начальником Ллойд Джорджем. Теперь он высмеивал его и особенно его недавние речи против правления английских консерваторов. Лотиан восхвалял Гитлера за то, что он спас Германию в 1933 году. Он сказал, что его беседа с фюрером 3 мая касалась главным образом Муссолини и англо-германских отношений, достигших критической стадии. Дальше этого он не пожелал идти и неоднократно ссылался на письмо, которое я написал ему в 1935 году относительно опасной обстановки в Европе. Он дважды высказал ненависть к Франции, а также свое неодобрение деятельности Вудро Вильсона в 1918–1920 годах. Мне было очень трудно установить его место в европейских политических течениях. Он кажется мне самым закоренелым фашистом из всех англичан, с которыми мне приходилось встречаться. Его тревожила недавняя критика английской общественностью Италии и особенно Германии за их варварские дела в Испании.

Среда, 12 мая.

Сегодня после недельного затишья я узнал через корреспондентов, что мое осторожное письмо сенатору Бэркли от 1 марта стало предметом яростных дебатов в сенате Соединенных Штатов. Я преследовал две цели: во-первых, показать, как Верховный суд, возглавляемый Маршаллом, выносил решения и претендовал на право налагать вето на законы, принятые конгрессом; во-вторых, еще раз обратить внимание на то, что партии, одержавшие победу, наносили поражения президентам Кливленду, Теодору Рузвельту и Вудро Вильсону, своим собственным лидерам, избранным подавляющим большинством голосов, когда те пытались выполнить то, ради чего они были избраны. Мой вывод сводился к следующему: демократия в Соединенных Штатах находится в большей опасности, чем когда-либо со времен Линкольна.

Как это ни странно, сенаторы сосредоточили все свое внимание на единственной фразе в конце письма, где я говорил о том, что, по имеющимся у меня сведениям, некий архимиллионер выступает за установление диктаторского режима, подобного тем, которые существуют в России, Германии и Италии². Не было никаких упоминаний о важнейших фактах нашей истории. Боясь, что произойдет нечто подобное, я заранее послал копию письма судье Муру с просьбой переслать ее для опубликования в редакцию ричмондской газеты «Пост диспэтч». К моменту начала дебатов в сенате, кажется, на второй день, письмо было опубликовано. До сих пор я не знаю, как вела себя пресса в целом. Боюсь, что репортеры попросту подхватывали нападки сенаторов.