Дневник посла Додда

Четверг, 15 марта. Вся семья поехала проводить меня до Гамбурга, откуда я отплыл в Вашингтон. Я заподозрил, что компании не хотелось отправлять судно 13 марта (в счастливый день Вудро Вильсона), поэтому мы отплыли 14-го, чтобы не испытывать судьбу. Я лег спать со смутным чувством, что лучше бы нам отплыть в пятницу, и с сожалением, что не застраховал свою жизнь от несчастного случая.

Четверг, 22 марта. Вместе со мной на борту судна находится один из американских консулов, человек больших достоинств, который стремится как можно скорее вырваться из Германии и просит меня похлопотать в Вашингтоне о его переводе. Он вполне заслуживает повышения, а в Германии ему, еврею, приходится туго. Положение у него и впрямь не из легких, и он убежден, что государственный департамент дает повышения и переводы только людям со связями. Это вполне подтверждается судьбой другого нашего консула в Чехословакии, который тоже едет в отпуск. Чем больше я присматриваюсь к политике государственного департамента, тем яснее мне становится, что клика родственников, связанных кровными узами с некоторыми богатыми семьями, использует дипломатические должности для своих людей, из которых многие только что окончили Гарвардский университет и не имеют даже элементарных знаний. Главная их черта – снобизм и стремление к личному благополучию.

Пятница, 23 марта.

Доктор Карл Веркмейстер, временный генеральный консул Германии в Нью-Йорке, привез мне в карантин письмо от канцлера Гитлера к президенту Рузвельту. Это письмо – результат беседы, которую я имел с Гитлером 7 марта.

Пятница, 23 марта. Когда «Манхаттан» вошел в док, полковник Хауз прислал за мной одного из своих друзей в роскошном лимузине, который незаметно отвез меня к нему домой. Это было весьма кстати, так как шоферы такси бастовали, а если бы я остановился в гостинице, репортеры донимали бы меня до самого отхода вашингтонского поезда. Хауз рассказал много интересного о враждебно настроенных чиновниках государственного департамента, с которыми мне предстоит иметь дело.

Суббота, 24 марта. В одиннадцать часов я поехал к государственному секретарю Хэллу. Наша беседа продолжалась три четверти часа и касалась положения в современной Германии.

Личное послание Гитлера привело Хэлла в замешательство – президенту придется ответить на него и дело может получить огласку. Хэлл рассказал мне о своих недавних беседах с германским послом Лютером, который был очень несдержан и, как видно, полностью обратился в гитлеровскую веру, чего нельзя было сказать о нем прошлым летом. Хэлл считает, что Лютер неспособен понять свободу печати, слова и совести в той форме, в какой они существуют в Соединенных Штатах. Хотя я не убежден в том, что в нашей стране существует подлинная свобода печати и слова, все же полное отрицание их в Германии делает позицию Лютера вполне понятной: он должен быть гитлеровцем, иначе его отзовут.

Пятница, 30 марта. Всю неделю я проработал в государственном департаменте. В воскресенье, 25 марта, я обедал у Дэниэла Роупера в семейном кругу. Понедельник я посвятил визитам к сотрудникам государственного департамента, в частности к Уолтону Муру и Уилберу Дж. Карру из отдела личного состава. Во вторник, после очень хлопотливого дня, я обедал у Джуетта Шуза и его жены, где кроме меня были Деша Брекинридж и Лоуелл Меллет из газетного синдиката «Скриппс-Говард». Разговор был непринужденный и откровенный.

К концу дня я побывал на заседании руководителей отдела личного состава государственного департамента: Мура, Карра, Самнера Уэллеса⁴ (который пользуется на Кубе сомнительной славой), Хью Уилсона и других. В своем выступлении я отметил, что американской дипломатии предстоит теперь играть иную роль, чем прежде. Стиль и времена Людовика XIV и королевы Виктории миновали. Народы мира, не исключая и американцев, потерпели банкротство. Пришла пора прекратить пышные приемы и отказаться от парадности. Я описал великолепные обеды в бельгийском, итальянском и французском посольствах в Берлине.