Потом я говорил об американских дипломатах, которые приобретают для семьи из двух человек обстановку за 3 тысячи долларов, которой хватило бы на двадцать комнат! Мой помощник в Берлине держит шофера, швейцара, дворецкого, камердинера, двух поваров и двух горничных. И все это для двоих! Эти люди расходуют огромные суммы, правительство же уплатило 3 тысячи долларов за перевозку груза, а потом выяснилось, что сотрудник недостаточно квалифицирован и неспособен справиться с работой. Я настоятельно предложил запретить подобным людям тратить что-либо сверх положенного им содержания: от 4 тысяч до 17 500 долларов в год. Кроме того, я заявил, что посол и его помощники обязаны знать историю и обычаи той страны, в которой они будут аккредитованы, и, кроме того, они должны больше думать об интересах своей родины, чем о ежедневной смене костюмов или ежевечерних веселых, но бессмысленных обедах и приемах, которые затягиваются далеко за полночь. Самнер Уэллес слегка поморщился: у него в Вашингтоне дворец, который по величине не уступает Белому дому, а кое в чем вполне может его затмить. Разговор был долгий, временами он приобретал щекотливый характер, но все согласились, что пришло время перестроить дипломатическую службу. Однако меня не обмануло притворное единодушие, длившееся два часа.
В четверг я присутствовал на завтраке в Библиотеке конгресса. Библиотекарь Герберт Путнэм был в превосходном расположении духа. После того как я два часа проработал в фондах библиотеки, мне позвонил из Нью-Йорка Джеймс Макдональд, который уезжает в Европу, чтобы предпринять еще одну попытку решить еврейскую проблему в Германии.
Сегодня я побывал на своей ферме близ Раунд-Хилла. Оттуда я проехал к югу по немощеной дороге еще три мили, чтобы попросить Мэйсона Пейтона прочистить засорившиеся водопроводные трубы. Обратно я ехал уже по другой, недавно отремонтированной дороге и, увязнув в грязи, не мог сдвинуть машину ни взад, ни вперед. Уже темнело. Я подождал немного, размышляя, что делать, так как цепей для колес у меня не было, и вдруг увидел на дороге крепкого, широкоплечего парня – работника с ближней фермы. Он охотно вызвался помочь мне и, отыскав поблизости несколько широких досок, подложил их под задние колеса, но машина все равно не могла сдвинуться с места. Через несколько минут на дороге показался еще один работник. Теперь они стали помогать мне вдвоем. Провозившись с четверть часа в грязи, мы наконец вытащили машину. Оба мои помощника отказались от денег. Как это не похоже на Европу!
Аудитория была очень широкая, и слушатели проявили большой интерес к дискуссии о Линкольне – самой откровенной, на какой мне когда-либо довелось побывать в Чикаго. Линкольна оценивали как человека большой души; занимая высокий пост, он порой не подозревал об интригах, которые плелись за его спиной. Все мы отдали Линкольну должное за его неуклонное стремление к одной великой цели: создать союз демократических штатов, такой, о каком мечтал и за какой боролся Джефферсон. Все поднимали вопрос о разумности некоторых наиболее важных его решений: в 1861 году он предпочел войну компромиссу, передав экономическую власть промышленникам и финансистам, что после начала войны, пожалуй, было уже неизбежно. Даже такие мнения были встречены сочувственно.