Рядом со мной сидел аккуратно одетый пассажир, который был не прочь поговорить. Он рассказал, что родился и вырос в Германии, а теперь живет в Нью-Йорке. Лето он провел, путешествуя по Италии, Германии и России, где, по-видимому, завязал многочисленные знакомства и узнал много нового. Жестокость и бесчеловечность Гитлера вызвали у него тревогу и ужас. Он говорит, что народ не одобряет это, но бессилен что-либо сделать. Когда другой хорошо одетый пассажир, сидевший напротив меня, тоже обнаружил желание вступить в разговор, нью-йоркец прямо спросил его, как он относится к нынешнему режиму. Тот горячо ответил: «Hitler ist unser
wir sind fr ihn; und diese Franzosen, die uns umklammern, ach! Wir werden diesem Feinde ein Ende machen!» («Гитлер – наш великий вождь, мы всегда и всюду за него; а эти французы, которые нас окружают, о! Мы покончим с этим злобным врагом!»). Весь мир, добавил он, враждебен Германии. Он участвовал в прошлой войне и готов в любую минуту снова воевать с французами. Он уверен, что уж на этот раз немцы навсегда покончат с Францией.После этого нью-йоркец почти не разговаривал. Немец вышел в каком-то городе примерно на полпути между Берлином и Бременом. В вагон сели два офицера рейхсвера, возвращавшиеся из Нюрнберга, но мне не хотелось вступать с ними в беседу; мой спутник тоже молчал.
Позавтракав в Бремене, я пошел погулять по старым кварталам города и, увидев лавку букиниста на берегу канала, купил томик «Очерков» Маколея2
, посвященных Фридриху Великому, Джону Беньяну и Бареру – этому французскому гению зла. Я не захватил из дому книги, чтобы читать в вагоне, когда выдастся свободное время.В десять часов вечера я снова сел в поезд, который медленно шел через Ганновер в Берлин. Я приехал в семь утра и отправился домой на такси. Чувствовал я себя неважно, так как спать на узкой полке вагона было почти невозможно. Читал Маколея, пока не устали глаза. В своем очерке о Барере он подвергает уничтожающей критике одного из зловещих деятелей робеспьеровского режима. Возможно, критика эта справедлива, но следует учесть, что отчасти Маколеем двигала неприязнь к Франции и к «неистовой демократии» эпохи Французской революции.
Пятнадцать или двадцать корреспондентов американских газет в Германии – самые искусные сборщики информации, каких я знаю. Мне кажется, они умнее французских и английских шпионов, которые порой бывают слишком бесчеловечны, подвергая опасности жизнь тех немцев, у которых случайно получают сведения. Я сообщил Дьюелу все факты и сделал те указания, какие счел возможным. Он произвел на меня хорошее впечатление, но его отвращение к самовластию Муссолини так велико, что ему трудно будет спокойно работать здесь, ибо Гитлер не менее жесток, чем Муссолини, и поэтому внушает отвращение всякому американцу и англичанину.