Когда Шарлотту Уотерс позвали к телефону, я сказала, что раньше работала у Джона Риттенберга и у меня есть причины считать, что она может мне помочь.
Шарлотта мгновенно насторожилась. Ничего удивительного. На ее месте я бы тоже насторожилась.
«Я прочла про вас в газете, – проговорила я самым доверительным тоном. – Такие девушки, как мы с вами, должны держаться заодно и помогать друг другу. Понимаете, что я имею в виду?»
Некоторое время она молчала. На заднем плане я слышала музыку. Голоса. Смех.
«Как, вы говорите, вас зовут?»
На этот раз молчу я. Мне не хочется говорить правду, но не хочется и лгать. Наконец я слегка откашливаюсь.
«Меня зовут Катарина Попович, но обычно меня зовут просто Кит. По мужу я – Дарлинг, но мы давно в разводе».
Я не представлялась как Катарина Попович вот уже много лет, и сейчас это имя, произнесенное вслух, действует на меня странно. Мне кажется, внутри меня что-то меняется, словно та, старая Катарина стремится занять побольше места в моей душе, слиться с новой, более счастливой Кит. Похоже, что, пробуждая от сна Катарину, я совершаю большую ошибку. Я боюсь, что с этого момента ничего уже не будет как раньше, что именно здесь моя точка невозврата. Это мой последний редут, на котором я умру, но не сдамся. Когда я попала в дом Джона Риттенберга, когда увидела эти его огромные фотопортреты, на которых он несется с горы прямо на меня, все изменилось, перевернулось с ног на голову. Теперь об отступлении не может быть и речи. Я понимаю это подсознательно. Повернуть назад я не смогу, даже если захочу.
«Кит?» – повторяет Чарли Уотерс мое имя, и я чувствую, что колесики у нее в голове крутятся с удвоенной скоростью. Она пытается понять, кто я такая и что мне нужно. Но трубку не кладет, и я решаю, что это хороший знак.
«У меня мало времени, – добавляет она. – Я тут вышла на перекур, так что давайте покороче, если можно».
Ага, ей стало любопытно! Этого-то мне и нужно. Она может принять любое решение, но для меня важно другое. Я хочу, чтобы она меня выслушала и ответила на мои вопросы. Может, в этот раз она откажется говорить откровенно, но никто не мешает мне повторить попытку позже, когда Чарли как следует обдумает наш разговор.
«Понимаете, Чарли… можно мне называть вас Чарли?..»
«Меня все так называют».