Дневник. Том 2

коробку и, сунув ее в карман, уходит, а на замолкшее орудие

взбирается белокурый молодой артиллерист с женственным

лицом, в котором есть, однако, что-то героическое, как у воен

ных на картинах Гро, одетый с очаровательной небрежно

стью — шапка набекрень, яркий полосатый алжирский пояс

стягивает талию, патронная сумка на животе, — теперь он от

дыхает после утомительной работы по истреблению живого...

Спектакль окончен, зрители расходятся.

Кто направляется в сторону Булони, туда, где пейзаж оку

тан, как в Тироле или Швейцарии, молочного белизной и ла

зурью, порожденными сейчас дымками пушечных выстрелов;

кто возвращается к крепостной стене, в Отейль, откуда сегодня

впервые началась артиллерийская стрельба — снаряды проно

сятся с пронзительным свистом над самой вашей головой.

А ниже, под пушкой, беднота спокойно собирает древесную

кору, мальчишки удят рыбу в пруду, насадив на крючок в виде

наживки кусочек сосиски из конины, и молодые женщины, в

восторге от близости палящей пушки, не хотят уходить, хотя

осторожные мужья и тащат их за руку.

У Бребана нынче вечером разговор заходит сперва о шат

кости политических убеждений Гамбетты, потом перескакивает

на белокурого человека, на эту расу, явившуюся в далекой

56

древности из Прибалтики, потом рассеявшуюся по Франции,

Испании и Африке, расу, которую не смогли изменить ни пере

мена климата, ни смешение с темноволосыми.

Мы теперь питаемся такими продуктами, что каждому хо

чется рассказать о том, что необыкновенного доводилось ему

есть в своей жизни: Шарль Эдмон уверяет, что в свое время

отведал мяса мамонта, найденного в Сибири, кусок которого

был любезно послан из Санкт-Петербурга в подарок варшав

ским властям. Все мы преисполняемся почтения... Лакей тор

жественно, как святое причастие, подает нам на шестерых ку

сочек сыра грюйер, величиной с двадцатифранковую ассигна

цию и такой же тонкий, и обед заканчивается рассуждениями

о выпивке, к которой так благоволили захиревшие и зачахшие

приверженцы Наполеона.

Пятница, 21 октября.

Вот в каких красках я вижу канонаду из своего окна.

Верх неба над Медоном в ореоле широких белых лучей, по

хожих на те эффекты северного сияния, которыми так любит

пользоваться Гюден, изображая бурю на море. Ниже, сквозь

прогалины в белой дымовой завесе, покажется на миг и тут же

скроется зеленая лесная чаща на холме — пейзаж видимый то

явственно, то смутно, точно сквозь подзорную трубу, когда

ищешь фокус. Кое-где поблескивают, словно хрусталь на

люстре, окна далеких вилл. А ближе — дома в Парк-о-Пренс,

в Бийянкуре, все строения до самой Сены выделяются на блед

ном фоне деревьев лиловыми пятнами, как бы прорезанными

там, где лучи солнца падают на шифер крыш, множеством

сверкающих струек воды. Дальше, от Пуан-дю-Жур и до

Отейля, — второй план, окутанный голубоватым туманом, и

всю перспективу беспрестанно чертят снаряды орудий, выхар

кивающих густые тучи, плотные тучи дыма, которые тянутся

по небу, как разворачивающийся клубок кишок.

Дым заполняет все рытвины в почве и точно слоем тумана

обволакивает твердые предметы.

На переднем плане — бульвар Монморанси и люди, встав

шие в своих экипажах, чтобы лучше видеть. В холодной про

зрачности пасмурного дня, в серых отсветах мостовой и люди

и экипажи выглядят обесцвеченными; они почти как черные

пятна на фотографическом снимке, запечатлевшем сцену из

high life 1.

1 Великосветской жизни ( англ. ).

57

А немного правее, на крепостном валу стоит морская

пушка. При каждом ее выстреле артиллеристы скрываются в

вихре горячего дыма, который ветер гонит куда-то вкось ры

жим облаком по светлому небу. Потом они появляются вновь,

обвитые, точно шарфами, полосами дыма, еще долго цепляю

щегося за их одежду; появляются, словно в апофеозе, освещен

ные ярким дневным светом, пронизывающим пурпур осенней

листвы.

При каждом разрыве снаряда передо мною, над косогорами,

возникают из нагромождения туч подобия каких-то почти

реальных строений, причудливые и фантастические.

На фоне зеленого леска я долго вижу белый сталактитовый

грот. А в редких голубых просветах на небе упорно плавают,

не рассеиваясь, клочки дыма, похожие на аэростаты.

На открытом воздухе пахнет дымом, как на арене старого

цирка Франкони *. Дали стушевываются, и весь пейзаж посте

пенно тонет в белесовато-розовом тумане, точно где-то рядом

сквозь гигантское сито просеивают муку, розовеющую в от

блесках лесных пожаров.

Понедельник, 24 октября.

Сегодня выхожу через заставу Майо; бойницы и подъемный

мост окрашены в зеленый цвет, чтобы сделать их похожими на

продолжение поросшего травою склона крепостного вала.

В этом, на мой взгляд, есть нечто японское.

Среди развалин стоит одна только часовня герцога Орлеан

ского. У ресторатора Жилле помещается теперь генеральный

штаб; перед входом из досок, оставшихся от снесенных зда

ний, сооружены две караульные будки. Там выстроилась оче

редь за пропусками.

На всей аллее Нейи следы длительных лагерных стоянок,

под каждым почти деревом — кучка закопченных кирпичей,

жестянки из-под сардин, старая обувь. Все гражданское насе