Дневник. Том 2

казарменной стены его узкая спина, его зонтик, его плохо слу

шающиеся ноги.

Понедельник, 29 мая.

Читаю расклеенную на всех стенах прокламацию Мак-Ма-

гона — она извещает, что вчера в четыре часа все было кон

чено *.

Сегодня вечером можно снова услышать живой Париж — он

возрождается, это словно рокот отдаленного прибоя; время

больше не роняет час за часом в молчание пустыни.

Вторник, 30 мая.

Иногда раздаются пугающие звуки: рушатся дома, расстре

ливают пленных.

Пятница, 2 июня.

Ко мне явился некий крупный спекулянт, чтобы купить

у меня осколки снарядов. Он только что разом закупил у моего

соседа тысячи килограммов осколков, оптом.

Суббота, 10 июня.

< . . . > Сегодня вечером обедал с Флобером, которого не ви

дел со дня смерти брата. Он приехал в Париж, чтобы разыскать

кое-какие данные для «Искушения святого Антония». Он все

такой же — литератор прежде всего. Весь этот катаклизм

словно бы и не коснулся его, не заставил ни на минуту от

влечься от бесстрастной работы над книгой.

141

Четверг, 15 июня.

Эдуард Лефевр, приехавший в отпуск, с большим разочаро

ванием рассказывал мне о Версале. «Это все та же ложь, — доба

вил он, — что и при Империи или режиме Четвертого сен

тября» *.

Вторник, 20 июня.

Печальная годовщина. Сегодня год, как он умер. Весь день

я занимался тем, что собирал посвященные ему некрологи.

Суббота, 1 июля.

На Северный вокзал прибывают солдаты, бывшие в плену

в Германии. Бледные лица, исхудалые тела тонут в слиш

ком широких шинелях, красное сукно полиняло, серое вы

цвело; и лица и одежда имеют несчастный и жалкий вид. Это

зрелище ежедневно доставляют парижанам поезда из Герма

нии.

Они шагают с палками в руках, согнувшись под тяжестью

котомок из серой парусины. Некоторые в немецких штанах,

у других на голове фуражки вместо кепи, оставшегося на поле

боя. Бедняги! Когда их распускают — отрадно видеть, как они

распрямляют плечи, отрадно слышать, каким бодрым шагом

ступают по парижской мостовой их натруженные ноги.

В Сен-Дени — повсюду немецкие каски; вдоль всей дороги

на Сен-Гратьен на каждом шагу торчат захватчики. То и дело

видишь, как солдаты, одетые в белую парусину, выставляют

напоказ свое дурацкое веселье, конюхи ведут под уздцы коней,

бьющих копытами французскую землю; и везде — в домах, в

садах — звучат голоса победителей. < . . . >

Понедельник, 10 июля.

Отъезд в Бар-на-Сене.

Я это предчувствовал. Теперь пустота беспощадно дает себя

знать. Война, осада, голод, Коммуна — все это жестоко и вла

стно отвлекало меня от моей печали, но только отвлекало, не

более.

6 августа.

Это удивительно: во всех поступках, которые я совершаю

во сне, я по-прежнему неразлучен с братом. Он все время возле

142

меня и наравне со мной участвует во всех событиях моего во

ображаемого существования, словно он еще жив. <...>

Вторник, 15 августа.

Обед у Бребана.

< . . . >

«Да, функции, мы всего лишь функции, — слышится голос

Ренана, — функции, которые мы осуществляем, сами того не

сознавая, почти так же, как мастера гобеленовой мануфактуры,

работающие с изнанки и создающие произведение, которого

сами не видят... Честность, мудрость — что они, что все это зна

чит с точки зрения сверхчеловеческой? Тем не менее будем

честными и разумными. Такова роль, которую дал нам тот, что

над нами. Что же, исполним эту роль! Но пусть он не вообра

жает, что ему удалось нас обмануть, что мы остались в ду

раках!»

Бывший семинарист произносит все это тихим голосом и то

ном прямо-таки боязливым, пригнув голову к тарелке, как

школьник, чувствующий занесенную над ним руку настав

ника — ну точь-в-точь, как если бы он опасался оплеухи Все

вышнего.

Четверг, 17 августа.

У меня состояние глубокого охлаждения к людям и к вещам.

Я уже не уверен, что люблю тех, кто мне более всего симпати

чен. Что касается вещей, то они потеряли для меня всякую при

тягательную силу. На днях один книготорговец на набережной

предложил мне просмотреть кипу брошюр о Революции. Прежде

меня бы не выгнала от него никакая сила, а теперь, перелистав

две-три книжки, я сказал торговцу, что мне надо побывать еще

в нескольких местах и я зайду к нему потом.

18 октября.

Холодный душ оказывает незамедлительное воздействие на

состояние духа, пробуждая его и побуждая к активности, когда

он порабощен ленью и не находит в себе достаточно воли. После

дождика делаешь то, что надо делать.

Я пришел к Флоберу в ту самую минуту, когда он уезжал

в Руан. Под мышкой он держал запертый на три замка мини

стерский портфель, в который было запрятано «Искушение».

В фиакре он рассказывал мне о своей книге, о всех испытаниях,

которым он подвергает отшельника в Фиваиде и из которых тот

143

выходит победителем. Потом, когда мы ехали по Амстердам

ской улице, он поведал мне, что к окончательному поражению

святого привела клетка, научная клетка. Любопытно, что его,

кажется, удивило мое удивление.

25 ноября.

На мой взгляд, апофеоз президента Тьера, самого ярко выра