Дневник. Том 2

лес и не раз ушибленный досками и бревнами, которые тащат

рабочие. По сторонам дороги, до самого моста, в окнах и дверях

домов развешено для просушки всякое военное обмундирова

ние — гигантский лоскутный ряд; движешься под несмолкае

мое сухое щелканье ружейных затворов, чисткой которых за

няты солдаты.

8 сентября.

Вся ближайшая половина дороги от ворот Пуан-дю-Жур

до Сен-Клу забита стоящими в три-четыре ряда экипажами

всех сортов и размеров, которые стремятся попасть в Париж, —

тут и городские и сельские выезды, среди которых, словно

дома, подымаются огромные возы сена с упряжками рыжих

волов. Извозчичьи коляски и тележки, залитые то лучами

солнца, то потоками внезапно хлынувшего ливня, полны на

мокшей, блестящей от воды мебелью — нелепым и жалким

скарбом парижских предместий; сверху трясутся старухи,

держа на коленях клетки, где ошалело мечутся и бьются не

счастные птицы.

Кругом, глухо шумя ветвями, валятся высокие деревья, ру

шатся дома и пронзительно звенят, разбиваясь о мостовую,

оконные стекла. Над Сеной плывет барабанный бой и звуки

горна, доносящиеся с обоих ее берегов; то и дело от них отча

ливает неуклюжая серая канонерка — утлая посудина, а в ней

возвышается громадная пушка.

Лужайки в парке Сен-Клу сплошь усеяны пехотинцами в

красных штанах — они проходят там строевое ученье; и мо

жет почудиться, что ты в гуще настоящей битвы, когда видишь

вокруг себя этих людей, которые залегли под большими де-

24

ревьями, бегут гимнастическим шагом, припали на колено или

распростерлись на траве и стреляют по мишени, так же как

завтра будут стрелять по врагу.

Из окна кофейни — не прошло и трех месяцев с тех пор,

как я сидел здесь рядом с тем, кого уж нет в живых, — я на

блюдаю, как на разбитых клячах проезжают мимо уцелевшие

драгуны — грязные, в лохмотьях, в измятых касках, со сломан

ными карабинами и крадеными курами, трепыхающимися в

притороченных к луке сетках.

Поднимаюсь на земляное укрепление, которое возводят в

Монтрету. Среди виноградных лоз, увешанных черными

гроздьями, я замечаю белый галстук старика Блезо, корифея

торговцев эстампами, — он обследует свой маленький виноград

ник, косо поглядывая на форт, который помешает ему вы

строить домик, где бы он, старик, проведший столько лет в

духоте аукционных залов, мог подышать на склоне лет живи

тельным воздухом холмов.

Форт! Он существует пока что лишь в воображении того

офицера инженерных войск, которому поручено его постро

ить. Люди опытные в военном деле, не скрываясь, насмеш

ливо говорят: «Ну что ж, месяца через три форт будет готов!»

А что касается двадцати тысяч рабочих, якобы занятых на его

постройке, то кто-то говорил мне, что в последние дни их бы

вало не более нескольких сот человек, а сегодня — около ты

сячи. Да и то на три четверти — это солдаты-пехотинцы.

Империя, Республика — один черт! Досадно все же вечно

слышать: Всему виной император! Ведь если генералы без

дарны, если офицеры невежественны, если солдаты проявляют

порою трусость — император тут ни при чем. Человек не мо

жет иметь такое влияние на нацию; и если бы французская

нация сама не была захвачена разложением, то сугубая без

дарность императора не помешала бы победе.

Нужно помнить, что монархи — каковы бы они ни были —

всегда лишь отражение нации и что они трех дней не усидели

бы на тронах, если бы не соответствовали ее духовному складу.

Суббота, 10 сентября.

Катюль Мендес в форме волонтера подошел ко мне поздо

роваться у Петерса. У него лицо Христа, страдающего от бо

лей при мочеиспускании.

Рядом со мной обедает молодой человек, с которым я позна

комился в водолечебнице. Он окликает проходящего мимо зна-

25

комого: «Сколько у вас еще осталось ружей?» — «Да около

трехсот тридцати тысяч, боюсь только, как бы правительство

не отобрало их у меня».

И сосед по столу рассказывает мне, что обладатель ружей

своего рода гений, прозорливец, заработавший шесть миллио

нов на разных махинациях, какие никому другому и в голову

бы не пришли; что он купил по семи франков за штуку шесть

сот тысяч бракованных ружей, а теперь перепродает их по сто

франков за каждое в Конго, королю Дагомеи *. К тому же он за

рабатывает еще на слоновой кости и золотом песке, которыми

с ним расплачиваются. У него целый ряд необычайных дел

столь же грандиозных масштабов: то он отправляет в Китай

сто тысяч комплектов оборудования для ватерклозетов; то ску

пает весь материал, оставшийся после сноса домов в Версале.

Воскресенье, 11 сентября.

На всем бульваре Сюше, вдоль всей дороги, проходящей

внутри укреплений, кипит работа, развертывается грандиозная

Национальная оборона. Вдоль всей дороги вяжут фашины,

готовят туры, мешки с землей, роют в траншеях поро

ховые погреба и погреба для хранения керосина. А на улице,

перед бывшими казармами сборщиков соляной подати, с глу

хим стуком скатываются с подвод снаряды. Вверху, на укреп

лениях, учатся стрелять из пушек штафирки; внизу — сол

даты Национальной гвардии упражняются в стрельбе из ружей

старых образцов. Молча проходят отряды рабочих; синие, чер