Дневник утраченной любви

Это стало почти игрой. Мама специально садилась напротив меня, я притворялся безразличным, она спрашивала взглядом: «Пытаешься угадать, о чем я пишу, да, милый?» – и мы возвращались к своим занятиям.

Я с давних пор предвкушаю свидание с этими дневниками. Мама не сомневалась, что однажды я их открою.

Я многого жду от ее записей.

Надеюсь узнать семейную тайну…

Я всегда жаждал признаний на одну вполне определенную тему. Мама умерла, и мы не успели объясниться.

* * *

Я нашел стопку дневников!

Сую их в сумку, оглядываясь, как вор.

Прочту сегодня вечером, в гостинице.

* * *

Час спустя, измучившись угрызениями совести, я с невинным видом спрашиваю сестру:

– Мама что-нибудь писала, когда вы ездили в отпуск?

– Письма или открытки? Нет, очень редко.

– А блокнотов у нее не было?

– Блокнотов?

Сестра методично разбирает очередной шкаф и не обращает внимания на мой намек. Я не углубляюсь – Фло подтвердила мою теорию: мама пользовалась блокнотами только в моем обществе.

Значит, дневники предназначались мне, я их не краду и не утаиваю от близких.

* * *

В первых блокнотах мама с нежным и сдержанным юмором описывала наши путешествия. Они очень меня растрогали. А одна деталь развеселила: рассказывая о наших приключениях, она называет меня Эрик, если же речь идет о моих публичных выступлениях – лекциях, интервью, радиопередачах, – предпочитает сокращение ЭЭШ.

Мама не упускает случая похвалить меня, но слегка иронично: «ЭЭШ очень раскован. Даже слишком».

* * *

Я не нашел того, что искал. Наверняка обнаружу в следующих дневниках…

Меня гложет нетерпение. Я хочу раскрыть тайну.

* * *

Мама прекрасно писала, стиль у нее был изящный, плавный и легкий. Совершенно лишенная тщеславия, она даже смущалась от моих комплиментов.

– Я люблю писать, – уверяла она, опуская глаза и как будто извиняясь.

Долгое время я считал, что законченность ее фраз была спонтанным даром, но как-то раз, в круизе, мне пришлось срочно сочинять две страницы текста о Джордже Бернарде Шоу для выставки в Национальной библиотеке Франции.

Мама сидела напротив меня в корабельной библиотеке и дочитывала роман, пока я стучал по клавишам ноутбука.

Я закончил и, вполне довольный результатом, предложил ей взглянуть. Она прочла, покачала головой:

– Красиво, но…

– Но?

– В первой и второй фразе одинаковый синтаксис.

Я онемел. О требовательности, свойственной только настоящим писателям, этом творческом каноне Коллетт, Флобера и Мопассана, мама напомнила мне естественно и сдержанно. Так ребенку напоминают о необходимости мыть руки перед едой. Я понял, что ее стилистическая свобода еще и спонтанна по своей природе.

– В чем дело? – спросила она, смущенная моим пристальным взглядом.

– Ни в чем…

– У тебя странный вид.

– Я всего лишь припомнил одну из твоих любимых поговорок.

– ?..

– От осинки не родятся апельсинки.

Мама покраснела и отвернулась.

* * *

Я в ярости! Поиск дневников измучил меня. Как же найти остальные?

Уверен, мама наверняка записала в одном из блокнотов все, что я хочу знать о моем рождении.

* * *

У нас множество коробок с тысячами томов, романов, эссе и энциклопедий. Куда все это девать? В библиотеку или в читательский клуб.

– Как в нормальной квартире может храниться столько книг! – восклицаю я во второй половине дня, совершенно обессилев и взмокнув от усилий.

Мама отвечает с насмешливой улыбкой:

– От осинки не родятся апельсинки.

* * *

Я рассматриваю фотографии в альбомах. До моего появления на свет в 1960-м люди существовали в черно-белом изображении. Я привнес в мир цвет.

* * *

Жестокий момент. Нахожу свои книги, выходившие год за годом, все с посвящением «Моим родителям», последние – «Моей маме». Я отправлял их в Лион «горяченькими», прямо из типографии.

Глаза, для которых были написаны все слова, закрылись. На меня наваливаются стены. Кружится голова. Я вынужден сесть.

Пытаюсь успокоить дыхание, совладать с чувствами.

Я листаю страницы дрожащими пальцами. Родители ушли, и томик с посвящением, кажется, потерял в весе и начал распадаться.

Подходит Флоранс и сразу все понимает.

– Можно Стефану и Тибо взять некоторые книги? Те, что ты не дарил им, потому что они были совсем маленькие?

– Хорошая мысль…

– А остальные… Нет, эти мы не отдадим за бесценок ни в клуб, ни в библиотеку!

– Будут стоять у меня на полках – я ведь не оставлял себе экземпляров.

* * *

Смотрю на Лион из окон гостиничного номера. Пытаюсь приручить город, полюбить – за просто так.

Ничего не выйдет! Лион во веки веков пребудет для меня мавзолеем усопшей королевы.

* * *

Я пишу о тебе на языке, которому ты меня научила. Увы, ты больше не слышишь…

* * *

Появляется наша кузина Кристина. Ее помощь очень кстати. Она не только пакует быстрее бретонца, которого мы наняли в помощь, но и возвращает вещам их естественную сущность, не позволяя нам с сестрой придавать каждому предмету сентиментальную ценность.

* * *

Я уже неделю беседую с вещами.

Они обладают лишь тем смыслом, который мы в них вкладываем.

Люди очень часто не могут расстаться с вещью, не желая отказываться от смыслов.

* * *