Дневник утраченной любви

Через месяц после кончины отца мы с мамой отправились в плавание по тщательно выстроенному мной маршруту. Конечным пунктом была Исландия. Я много раз бывал в этой стране – представлял свои пьесы и книги, влюбился в нее и научился ценить в любое время года независимо от погоды. Остров весь год музицирует, подобно настоящему артисту: зимой играет симфонию голубого и синего – вода, небо, лед, снег; летом – мелодии всех оттенков зеленого: мхи и лишайники в тундре, чахлые корявые березы. Извергнутая из глубин Атлантики каменная глыба попала в объятия сурового климата и осталась дикой, слабозаселенной, едва окультуренной. Если из земли вылезают три травинки, пространство объявляется полем. В рост не идут ни растения, ни животные, местные лошади – чистой воды пони. Исландская пословица гласит: «Если потерялись в лесу, встаньте на ноги». Я был уверен, что это Место Силы вдохнет в маму энергию, и наша одиссея подтвердила мою правоту. Любой пожелавший убедиться, что Земля живая, должен посетить Исландию. Зажатая между внутренним огнем и внешней ледяной оболочкой, почва дышит, изрыгает, трескается, дымится, гейзеры плюются горячей водой, вулканы тошнит лавой, и они выбрасывают в небо черный пепел. Сначала мы плыли между островками – некоторым не исполнилось и двух лет, потом сошли на сушу в Рейкьявике и долго колесили по исландским дорогам, напитываясь земной силой.

И вот я поднимаюсь по трапу без нее. Куда поплыву? В Ирландию и Шотландию. Я предпочел бы обойтись без этой эскапады, но мой агент много месяцев назад «продал» им две мои лекции и один спектакль, так что отказаться невозможно. К счастью, друзья меня не бросили: Брюно, Ян, Карин Дейе^[11] и Николя Стави^[12] дадут концерт на корабле и будут присматривать за «несчастненьким».

Я заселяюсь в каюту рядом с бывшей маминой, топчу коридоры, по которым мы ходили вместе с ней, поднимаюсь с палубы на палубу, где мы болтали, сидя в шезлонгах, здороваюсь с членами команды, не забывшими ее. И у меня замирает душа.

* * *

Мне не следовало всходить на борт: ее здесь нет и больше я ничего не замечаю…

* * *

Пароксизм боли случился этой ночью. Я решил покончить со страданием.

Из каюты я видел, как волны расступаются перед кораблем, упорно плывущим вперед, и думал о бессмысленности моего существования. Зачем длить такую жизнь? К чему я иду? Я не только двигаюсь в никуда, мне и сама дорога совершенно неинтересна.

Я рыдал так, что едва не задохнулся.

Телефон посреди океана работал плохо, но я обратился к любимым людям. Сначала позвал на помощь. Потом сообщил, что отказываюсь от жизни. Никто не откликнулся.

Я открыл дверь, выходившую на боковую палубу, и ледяной ветер отхлестал меня по щекам, а ночь дохнула в лицо солью. Я справился с дурнотой и долго смотрел на волны, собираясь с силами, чтобы броситься в воду.

Я ждал долгие часы. Мужество покинуло меня, медленное, плавное движение воды загипнотизировало. На рассвете я погрузился в сон.

Сегодня утром я возобновляю отношения с «механической» жизнью: принимаю душ, бреюсь, одеваюсь. Беру телефон и вижу, что сообщения не ушли.

Устыдившись, стираю их.

* * *

Сегодня ночью я осознал сложность человеческой природы.

Мы часто изумляемся: «Как же так? Он, такой зрелый, мужественный, предприимчивый, успешный, – и вдруг покончил с собой?! Не похоже на него…»

Именно что похоже! Человек управляет своей жизнью и хочет укротить страдание. Умереть – пассивное действие, свести счеты с жизнью – активное.

Вчера вечером я полагал, что, если хочу остаться хозяином собственной судьбы и избавиться от боли, должен убить себя.

Меня подталкивали к смерти не отчаяние и не опустошенность души, а логика, воля. Вкус к могуществу.

Спасла мою жизнь обычная человеческая слабость…

* * *

Я только что проснулся и вдруг почувствовал на себе ее взгляд. Мама смотрела неласково, и ее разгневанное молчание побуждало меня к исполнению долга. Я должен перетерпеть ее смерть и жить дальше.

Философ Ален утверждал: «Лучшее, что мы можем сделать для любящих нас, – это быть счастливыми».

* * *

Экскурсия на Айону – остров в архипелаге Внутренних Гебридских островов, на западе Шотландии.

Мы топчем землю тысячелетнего кладбища – дикие травы проросли вокруг антрацитовых памятников, – потом входим в узкую часовню из грубого камня. Ее построили в эпоху раннего христианства, и с тех пор она стоит, обдуваемая ветрами столетий. Гид сообщает, что в здании великолепная акустика.

Наша подруга Карин Дейе – певица, меццо-сопрано, она выступает в Опера Гарнье и нью-йоркской Метрополитен-опере.

– Спой, Карин.

Она колеблется всего полсекунды, поднимает красивые ореховые глаза к потолку, дарит нам мимолетную улыбку, и мы понимаем, что ее голос тоже жаждет устремиться ввысь, под своды.

Карин поет арию из оперы Россини, ее меццо звучит свежо и наполненно, она умело управляет дыханием. Свет вьюнками стелется по стенам. Солнце Италии согревает северную атмосферу.

Момент благодати.