Дни прощаний

– В общем, мне семнадцать лет и я учусь на последнем курсе Художественной академии Нэшвилла.

– Что ж, это отличное учебное заведение для любителя книг. Должно быть, ты великолепно пишешь, если поступил туда. Полагаю, тебе помог туда попасть твой писательский дар или ты еще, ко всему прочему, талантливый саксофонист, исполняющий джаз. – Он произносит последние слова, иронично вскинув брови.

– Так и есть, – бормочу я.

Он собирается встать с кресла.

– Специально для таких случаев я держу здесь саксофон, и если захочешь…

Я улыбаюсь.

– Я пошутил.

– Я тоже. – Его глаза искрятся. Он на мгновение умолкает. – Итак. Как ты живешь?

Я смотрю поверх его плеча и пытаюсь имитировать беспечность.

– Хорошо. Да, я живу очень хорошо.

– Я рад.

– Да. – Я начинаю легонько барабанить пальцами по подлокотнику кресла, как это делают обычные люди, живущие хорошо.

– Многие из тех, кого я встречаю, живут хорошо.

– Тогда зачем они приходят сюда?

– Они хотят жить еще лучше.

– И?

– Иногда терапия помогает. Иногда – нет. Мне хочется думать, что чаще она помогает.

– Вы не совсем беспристрастны.

Он усмехается.

– Да. Верно.

– А бывает, что людям становится хуже?

– Ты имеешь дело с чем-то, что может причинить тебе вред в результате терапии?

– Я не знаю.

– В настоящее время в твоей жизни происходит что-то, о чем ты хотел бы поговорить?

Я уже подумываю сказать «нет». Но решаю, что это будет выглядеть не слишком правдоподобно, раз уж я заявился к нему на прием.

– Я… у меня была паническая атака.

Он кивнул.

– Когда?

– Вчера.

– И при каких обстоятельствах это произошло?

– А нет каких-нибудь лекарств от панических атак? – спрашиваю я.

– Есть.

– Почему бы тогда нам их не попробовать?

– Мы попробуем. Сегодня я назначу тебе «Золофт» – препарат, который с успехом применяется в лечении тревоги и панических атак. Но в начале лечения я обычно назначаю его в небольших дозах, чтобы организм мог привыкнуть к лекарству, а затем постепенно повышаю дозировку. Может пройти несколько недель, прежде чем все наладится. А мы тем временем станем проводить терапию. Такой двухсторонний подход к лечению оказывается самым эффективным.

– Я просто хотел сэкономить ваше время.

– Уверяю тебя, мое время не столь ценно, чтобы ты тратил его.

– Звучит как вызов.

Он улыбается.

– Ты чувствуешь себя так, словно тебе угрожает опасность? Как будто ты за рулем?

– В общем… не совсем. Теперь я знаю, на что похожа паническая атака.

– Самое главное – твоя безопасность. Если ты когда-нибудь почувствуешь, что тебе угрожает опасность, я должен об этом узнать.

– Хорошо.

– Что случилось вчера?

Я вздыхаю.

– Все произошло в первый учебный день. Я выставил себя полным дерь… придурком.

Доктор Мендес спокойно пожимает плечами.

– Говори как считаешь нужным. Меня это не оскорбит. Я слышал все эти слова.

– Я выставил себя полным дерьмом перед всеми. Облажался. Упал и ударился головой. А потом ушел домой. Я просто не мог… поэтому я здесь. – Мне нелегко произнести все это вслух, но все же гораздо легче, чем носить в себе.

– И вот у тебя случилась первая паническая атака. И?..

Я отвожу взгляд.

Доктор Мендес хранит молчание.

– Это происходит уже не в первый раз.

Я поднимаю два пальца, по-прежнему не глядя ему в глаза.

Доктор Мендес кивает и откидывается на спинку кресла, сложив пальцы треугольником.

– Эти панические атаки связаны с каким-нибудь травмирующим событием в твоей жизни? С каким-нибудь недавним стрессом?

Слова «травмирующее событие» придают ему вес в моих глазах. Похоже, он понял, что я не терплю людей, которые говорят со мной свысока. Однако мое желание говорить о так называемом травмирующем событии не стало сильнее.

Я пристально смотрю на восточный ковер, не представляя, какое выражение лица наиболее уместно, когда сообщаешь о смерти трех своих лучших друзей абсолютно незнакомому человеку. Невозмутимость в данном случае не совсем подходит. А улыбка вообще не уместна.

– То, что мы здесь обсуждаем… это ведь останется между нами, правда? И вы ничего не расскажете полиции? – спрашиваю я.

На его лице не отражается и тени удивления.

– Да, строго между нами. Если только я не сочту, что ты можешь представлять угрозу для себя или окружающих. А все, что происходило в твоем прошлом, останется строго между нами.

– Хорошо.

– Я не хочу, чтобы ты что-то скрывал из опасения, что я не смогу с этим справиться. Обещаю, я смогу.

– В последнее время у меня был сильный стресс.

Доктор Мендес ничего не отвечает.

– Но мне не хочется рассказывать, почему.

Он по-прежнему молчит. Просто слушает.

– Я даже с родителями об этом почти не говорил.

– По какой-то особой причине?

– Нет, вовсе нет. У меня мировые родители. Просто я редко делился с ними своими чувствами. Сам не знаю почему.

– C родителями может быть непросто.

С этим парнем сложно молчать о том, что тебя беспокоит. Слова пытаются пробиться через мои зубы и губы, словно заявляя: простите, ребята, если вы не собираетесь помочь нам достичь ушей доктора, мы возьмем дело в свои руки.

Я сжимаю и разжимаю кулаки.