Дни прощаний

Я жду, пока она скажет что-нибудь, но она молчит.

– Я сделал что-то не так? – спрашиваю я.

Несколько секунд она не отвечает, наблюдая за проезжающими машинами. И наконец говорит:

– Я хочу, чтобы ты был полностью честен со мной.

– Хорошо. – Я тревожно ерзаю.

– Ты кому-то говорил, что мы встречаемся?

Мне становится холодно, во рту пересыхает.

– Нет. Нет. Какого черта? Да и кому я мог бы сказать?

– «Кому я мог бы сказать» звучит не слишком успокаивающе. Если парень хочет похвастаться девчонкой, он может рассказать об этом и доставщику пиццы.

Я сознательно хочу выглядеть честным, и я честен. Проблема в том, что чем сильнее ты пытаешься выглядеть достойным доверия, тем меньше таким кажешься.

– Джесмин, я клянусь. Что такого ты услышала?

– Сегодня на теории музыки Керри заявила, что мы с тобой встречаемся, причем начали встречаться еще до смерти Эли.

Ничто не может содрать с тебя одежду и оставить лежать голым и побитым так, как новость о том, что кто-то умышленно распространяет о тебе лживые слухи. Наверно, именно поэтому люди так и поступают. Люди, которые тебя ненавидят. Растущая волна ярости и унижения поднимается в моей груди.

– Да уж. И кто же способен распространять такой слух!

– Адейр? Почему ты так думаешь?

– Она ненавидит нас обоих.

– Но зачем врать?

– Может, потому, что хочет, чтобы мы страдали? Честно говоря, меня очень удручает то, что сначала ты подумала обо мне, а не о ней.

– Ну…

– Нет, серьезно. Даже если бы мы встречались, я бы никогда никому не рассказал.

– Мы все еще только узнаем друг друга.

– Но это-то обо мне ты уже должна бы знать. Блин, Джорджия меня хорошо тренировала.

Судя по всему, Джесмин стало немного легче.

– Прости. Просто то же самое со мной случилось в моей предыдущей школе. Я начала встречаться с одним парнем, а его бывшая стала всем рассказывать, какая я дрянь.

– Вот видишь? Девчонки могут распространять мерзкие сплетни и слухи о других девчонках ничуть не хуже парней.

– А я и не говорила, что они не могут.

– Сексизм.

– Неважно.

– Извини, что втянул тебя в это. – Сожалею, но не слишком сильно.

– Во что? В дружбу? Замолчи. Я буду дружить с кем захочу. Адейр может говорить все что ей вздумается. Просто не люблю, когда обо мне врут. – Несмотря на вызов в голосе, груз обиды явно повис на ее плечах.

– Это все, что тебя беспокоило?

Она играет с браслетом. Ее ногти накрашены темно-серым, почти черным лаком.

– Нет.

– Хочешь поговорить об этом?

– Только если пообещаешь не пытаться исправить проблему. Парни все время пытаются что-то исправить.

– Обещаю. В действительности я не только буду не пытаться исправить, а обещаю, что только вконец все испорчу.

Она смеется.

– Этого делать тоже не надо. Просто слушай.

– Просто слушаю.

– В общем, у меня есть одна неврологическая особенность, называется синестезия.

– Это… штука, из-за которой…

– Это когда одно чувство запускает другое. И когда я играю или слышу музыку – или вообще любой звук на самом деле, – я вижу и цвета.

– Ох. Вау. Это потрясающе. Я слышал об этом.

– Возможно, иногда это потрясающе. Но не всегда. В любом случае… помнишь отрывок, над которым я работала для поступления в Джуллиард? «Игра воды». Я как-то видела, как Марта Аргерих это исполняет. Она должна звучать чистой кобальтовой синью. Так она звучит, когда ее играет Марта. Но когда ее исполняю я, она звучит коричневато-зеленой. Как сопли. Мерзко и ужасно. Просто физически больно себя слушать.

– Она невероятно звучит, когда ты ее играешь.

– Без обид, приятель, но мне придется играть ее для людей с куда более изощренным слухом, чем у тебя.

– Все у тебя получится.

– Ну, за последние два месяца у всего, что я играла, был цвет соплей. Как будто смерть Эли что-то во мне сломала и теперь над всем, что я делаю, висит этот странный болезненный зеленовато-желтый фильтр. Ужасно чувствовать настолько неверно что-то, что я так сильно люблю.

– Понимаю.

– Я не знаю что делать.

В ответ я молчу и сижу без движения. Джесмин ожидающе смотрит на меня.

– Это я, ничего не пытающийся исправить, – бормочу я уголком рта.

Она смеется. Звук ее смеха стал для меня спасением.

– Ладно, можешь меня обнять. Этого достаточно, чтобы ничего не исправлять.

Мы стоим и обнимаемся, слегка покачиваясь.

– Ты хорошо обнимаешься, – шепчет она мне в ухо.

– Аккуратней, не позволь мне случайно что-то исправить.

– Не позволю.

– Мне жаль, что ты теперь видишь мир через линзы цвета соплей.

– Мне тоже.

Она отстраняется и – может, я лишь воображаю это? – слегка проводит краешком губ по моей щеке.

– Как думаешь, если бы я провела день прощания с Эли, как ты для Блейка, могло бы это мне помочь? И не надо шутить о том, как ты не пытаешься что-то исправить.

С учетом недавних событий такого вопроса я не ожидал.

– Возможно. В смысле, Блейк в моей голове теперь куда тише, чем раньше.

– Может, нам обоим стоит провести с родителями Эли день прощания с ним. Вдруг поможет и тебе, и мне.

Я не задумывался об этом из-за Адейр. Эта идея меня напрягает.

– Хочешь, чтобы я спросил у них об этом? – Надеюсь, она скажет нет.

– Возможно.

– Что насчет Адейр?