До и после

И тем не менее, когда мы с Эзрой поцеловались, ночное небо не осветилось фейерверками, не заиграл оркестр, не случилось ни одного из затасканных клише, которые существуют в представлениях подростков о первом поцелуе. Мы не ускакали верхом на лошади навстречу его обширному поместью и десяти тысячам футов годового дохода. Мы просто целовались, и это было... необыкновенно потрясающе... а потом я прислонилась к нему, и мы стояли так некоторое время, обнимая друг друга. На этот раз Эзра не считал до трехсот. Его дыхание было ровным и спокойным, и это было чистое, незамутненное, высококонцентрированное счастье. Горький шоколад для души.

Через некоторое время мы снова поцеловались и пожелали друг другу спокойной ночи, а потом еще целовались, а потом наконец — после еще одного долгого поцелуя, трех коротких и еще немножко крохотных — Эзра сел в свой пикап и уехал. Я смотрела, как его стоп-сигналы исчезли вдали, а затем вернулась в больницу. Казалось, что внутри у меня расплавленный мед, а губы покраснели от нового приятного чувства.

— Ты какая-то странная, — сказал Фостер, как только я зашла обратно в его палату. Родители оглянулись, но если и заметили что-то, то были достаточно добродушны, чтобы не говорить об этом.

— Сам ты странный, — ответила я.

— Девон, — сказала мама, но она улыбалась.

39

Фостера отпустили рано утром. Ему предписали отдых и отстранение от игр до конца сезона. На это Фостер заартачился, но папа заметил, что его ждут еще три года игр, а слишком быстрое возвращение может этому воспрепятствовать. После этого Фостер вроде бы упокоился.

Родители довезли нас до стадиона, чтобы я забрала свою машину. К моему удивлению, Фостер захотел ехать остаток пути до дома со мной. И к моему еще большему удивлению, родители согласились. Я не думала, что они так быстро выпустят Фостера из поля зрения, но, когда мы выезжали со стоянки, я видела в зеркало заднего вида, что они едут следом.

В машине было тихо, но несомненно нам обоим было что вспомнить. Вечер в больнице оказался, мягко говоря, насыщен событиями, и, думаю, я никогда не чувствовала себя такой счастливой. У меня были друзья, которые приехали, и ждали, и принесли сэндвичи, и волновались. И у меня был Эзра и его улыбка, и я целовала эту улыбку, и это было офигенски потрясающе. У меня был Фостер, и он был здоров.

Столько всего, за что нужно быть благодарной, но в то же время мне было больно знать, что в некотором смысле Фостер не здоров, что он страдает, что он горюет по прежней жизни.

Остановивишись перед знаком «Стоп», я взглянула на него.

— Как твоя голова?

— Немного болит.

— Тебе нужен отдых. — Я помолчала. — Но все хорошо?

Он пожал плечами.

— Марабель порвала со мной.

Фостер не выглядел расстроенным. По крайней мере судя по тому, что я видела боковым зрением.

— Жалко, — сказала я. — Когда?

Надо быть бессердечной, чтобы бросить человека, когда он находится в больнице. Но Марабель даже не было там вчера вечером.

— Позавчера. На тренировке.

— Почему ты мне не сказал?

— Ну, мы и не были парой на самом-то деле. Но она просто сказала... ну, что не может быть моей девушкой.

— Ей сейчас приходится о многом думать.

Он кивнул и замолчал.

— Мне хотелось бы... — Он покачал головой. — Иногда мне хочется, чтобы все было по-другому. Это ужасно?

— Нет, — сказала я. — Нет, не думаю.

Некоторое время было тихо.

— Вы с Эзрой поговорили?

— Да.

И он прислал мне сообщение: «Доброе утро».

«Доброе, — ответила я. — Хорошо спал?»

Он ответил тремя сообщениями, одно за другим.

«Нет».

«Но в хорошем смысле».

«Я был слишком счастлив».

Я уставилась на слова на экране, вшедшие из-под пальцев Эзры прямиком мне в ладонь. Не думаю, что можно быть слишком счастливым, но я знала, что он имел в виду, я тоже это чувствовала — то счастье, которое заставляет тебя светиться изнутри, кажется слишком большим, чтобы его можно было удержать в себе.

— Значит, вы теперь вместе? — спросил Фостер.

— Что-то типа того, — сказала я.

— Ну, вы всегда были чем-то типа того.

Я улыбнулась. Это Фостер. Фостер-рот-на-замок. Утренние смузи и тому подобное, огромная-преогромная заноза в моей заднице, брат, которого я, сама того не зная, всегда хотела. Страница в истории моей жизни, которую я никогда не предвидела.

Я начала думать о тех страницах. Ридинг, и Кэс, и поездки на машине с Фостером, и влюбленность в Эзру — все это были отдельные страницы. И внезапно меня наполнило чувство — похожее на решительность, которую я ощутила, когда мы ездили в Ридинг, это сумасшедшее желание стараться больше, быть лучше — меня наполнило чувство, что нет на свете ничего, чего мы не могли бы преодолеть, сосчитав до трехсот за раз, триста слов на страницу.