До конца жизни

Изредка, правда, Зойкин муж приезжает. Она не гонит его, подарки для детей берет. Но планы у Зойки теперь другие. Она за Андреем ухаживает. Когда ни зайти в кочегарку, все время там сидит, о Донбассе с ним беседует. Андрей ведь тоже на шахтах работал, только в другом месте. Нравилось ему там. До сих пор по своей шахте тоскует. Но мать у него старая, никуда ехать не соглашается.

Вот разве что Зойка уговорит ее, если поженятся с Андреем. А все вроде бы к тому идет. Зойка настойчивая, своего добьется. Дай бог, Андрей человек хороший.

В уборщицы Серафима снова перешла вскоре после смерти Захария Петровича. Умер он неожиданно, по своей, можно сказать, вине. Перед самой пенсией взял вдруг да и ушел из института. Сторожем на лесоскладе устроился, поработал полгода, простудился и умер.

Может, кто обидел его в институте. Так вроде бы уважали все Захария Петровича, любили…

Не поймешь этих художников. Вот и декан. Молодой еще, а уже угробил себя на этом рисовании. Язва у него. Говорят, картину какую-то знаменитую создать хочет, день и ночь рисует, а она все не получается. Да и здоровья нет. Но не бросает, мучается. Попробуй тут пойми его!

Может, и Колю Серафима вот так же не понимала…

Вчера после разговора с деканом весь вечер об этом думала, не знала, куда деть себя. Надо же такое!

Наконец решила уборку в комнате навести. Первомайские праздники скоро. Вымыла все, вычистила, занавески новые на окна повесила, в люстре лампочку перегоревшую заменила. Устала, присела отдохнуть, и вдруг так ей выпить захотелось, что не вытерпела, отпечатала бутылку, которую купила к празднику. От хмельного на минуту успокоилась. Достала из шифоньера Колины картины, долго разглядывала их.

Красивой все-таки была Серафима в молодости. Глаза на картинах у нее так и горят, будто кто с другой стороны поставил две небольшие свечки. А коса такая длинная, что даже картины не хватает, чтоб нарисовать всю. В ушах у Серафимы на каждом портрете Герасимовы сережки. Кажется, прикоснись к ним и зазвенят…

Теперь, понятно, она сережек не носит. Уши болят. Косу тоже давно отрезала.

Спать Серафима легла далеко за полночь. Но сон никак не шел. В голове все перемешалось. То о Коле она подумает, то покойный Захарий Петрович перед ней как живой предстанет, то вдруг поймает себя Серафима на мысли, что давнишний разговор с Андреем не дает ей покоя.

С этим и уснула Серафима. А проснулась, вспомнила все и еще больше расстроилась. Надо было все же попросить декана, чтоб нашли другую натурщицу. У нее сейчас работы много. До праздников всего неделя осталась. Актовый зал надо к торжественному собранию готовить. Другие уборщицы обидятся на Серафиму. Ей ведь теперь каждый день придется на два часа работу бросать. Если бы кто другой Серафиму попросил, она, конечно, отказалась бы. А то декан, вроде бы неудобно. Но что теперь жалеть. На занятия пора идти. Звонок уже давно прозвенел.

Серафима причесалась перед зеркалом, поправила платье и пошла в аудиторию.

Студенты особого внимания на Серафиму не обратили. Расставляли холсты, вполголоса о чем-то разговаривали. Все, как и раньше.

Серафима обрадовалась этому, повязала в сторонке платок, села на табуретку, приготовилась. Декан ей почти ни одного замечания не сделал. Попросил только хлеб держать так, чтоб руки были видны.

Первое время Серафима сидела, ни о чем постороннем не думая, не отвлекаясь. Но потом по старой привычке размечталась бог знает о чем.

Вот пройдут праздники, а там скоро и отпуск. В этом году наконец-то поедет Серафима к себе в деревню. Сколько лет собиралась, но всегда что-нибудь мешало. А теперь твердо решила. Пусть душа на свежем воздухе отдохнет немного.

Приедет Серафима, наверное, как раз к сенокосу или к жатве. Остановится у кого-нибудь из подружек. То-то будет радости. Соберутся они за колхозным двором в вишнях, выпьют, поплачут, молодость вспомнят.

А еще лучше, возьмут в руки серпы и целой бригадой жать примутся, песню затянут. Подружки у Серафимы когда-то певучими были. Каждая жаворонком так и заливается…

Но, может быть, там теперь серпами не жнут. Подружки тоже, наверное, состарились. В последний раз Серафима в селе лет пятнадцать тому назад была. С Зойкой приезжала. Подошли они однажды к кузнице. Молотки там стучат, заливаются. Зойка слушает не наслушается, а Серафима едва не расплакалась. Не так они стучат, как при Герасиме, совсем не так…

Зойке у них понравилось. На следующий год все порывалась съездить. Теперь, понятно, не поедет. За столько лет они так и не смогли с ней помириться. Перекинутся на работе словом — и вся дружба. А хотелось бы, конечно, как и раньше, всюду вместе. Одной скучно все время.

К Андрею Серафима после того разговора сама редко заходит. Растревожил он ей душу. А ведь чувствует Серафима — ему тоже одному плохо. Он, может, поэтому и машину свою никак не изобретет, с мыслями не справится. А был бы рядом с ним человек, понимающий его, смотришь, и, правда, изобрел бы.