До самого рая

Но на этот раз у них были встревоженные и серьезные лица, и когда по дороге в туалет во время перерыва я проходила мимо других лабораторий на нашем этаже, там тоже никого не было видно, кроме технических сотрудников, которые, как всегда, ходили туда-сюда, прибирались и подготавливали рабочее пространство, потому что ученые собрались в кабинетах старших исследователей и обсуждали что-то за закрытыми дверями.

Я ждала и ждала, но все по-прежнему оставались в кабинете доктора Уэсли и разговаривали. Стекло было звуконепроницаемое, и я ничего не слышала. Я уже опаздывала на шаттл, поэтому написала записку доктору Моргану, объяснив, что ухожу, и положила ее ему на стол на случай, если он будет меня искать.

Мне понадобилась еще неделя, чтобы в общих чертах понять, что именно передавали по радио, и эти дни были очень странными. Обычно мне удается выяснить нужную информацию довольно быстро. Научным сотрудникам не рекомендуется сплетничать и обсуждать работу вслух, но они все равно это делают, хотя и шепотом. Их неосторожность мне выгодна – как и то, что они почти никогда меня не замечают. Иногда это меня расстраивает, но чаще всего бывает очень кстати.

Просто слушая внимательно, я узнала множество вещей. Например, я узнала, что остров Рузвельт на Ист-Ривер был одним из первых центров перемещения в городе во время пандемии 50 года, потом стал лагерем для заключенных, а когда там развелись крысы – разносчики инфекции, правительство перенесло этот лагерь на остров Говернорс дальше к югу, где раньше был лагерь беженцев. Потом поступило указание разбросать на острове Рузвельт отравленный корм, что позволило уничтожить крыс, и с тех пор там никто не бывал, кроме работников крематория. Я узнала, что доктор Уэсли регулярно ездит в Западные колонии, где правительство построило большой исследовательский центр, и там, в подземном хранилище, хранятся образцы всех известных науке микробов в мире. Я узнала, что в ближайшие пять лет правительство ожидает сильную засуху и что где-то в стране есть группа ученых, которые пытаются выяснить, как вызывать дождь на большой территории.

Помимо всех этих фактов, я узнала из разговоров кандидатов кое-что еще. Большинство из них состояли в браке, и иногда я слышала, как они обсуждают свои отношения с мужьями или женами. Правда, они часто прибегали к недомолвкам и не вдавались в подробности. Один говорил что-то вроде: “Ты же понимаешь, что было дальше”, а другой отвечал: “Понимаю”, и иногда меня тянуло спросить: “Ну и что же было дальше? О чем вы?” Я ничего не понимала, но хотела понять. Хотя, конечно, понимала, что спрашивать нельзя.

Но в течение недели после той радиопередачи все были необычайно молчаливыми – молчаливыми и серьезными – и работали гораздо усерднее обычного, хотя над чем именно – я не знала, да и в любом случае вряд ли бы поняла. Я просто видела, что они стали вести себя иначе и что в лаборатории что-то изменилось.

Однако, прежде чем мне удалось понять, что происходит, я решила снова проследить за мужем. Не знаю почему. Наверное, я хотела выяснить, ходит ли он в тот самый дом каждый четверг, потому что тогда, по крайней мере, я узнала бы о нем хоть что-то еще.

На этот раз я сразу направилась от остановки шаттла в дальний западный конец Бетюн-стрит и стала ждать там. В доме напротив того, в который тогда вошел мой муж, – как и во всех зданиях, построенных в ту эпоху, – было две двери: главная, к которой вели ступеньки, и вторая, скрытая под этими ступеньками. Дедушка говорил, что в прежние времена вторую дверь с обеих сторон защищали железные решетки с калитками, но их давно пустили на переплавку для военных целей, а это означало, что я могла встать прямо под лестницей, откуда было отлично видно противоположную сторону улицы.

В тот день дороги были свободны, так что в 18:42 я уже была в своем укрытии. Я посмотрела на дом, который имел такой же заброшенный вид, как и в прошлый четверг. Поскольку стоял январь, было уже темно, но не так темно, как на предыдущей неделе, и я видела, что окна заклеены черной бумагой или замазаны черной краской, поэтому ничего нельзя было разглядеть ни изнутри, ни снаружи. А еще я видела, что здание, несмотря на ветхость, отремонтировано и содержится в порядке: лестница была старая, но надежная, если не считать выщербленного края второй ступеньки. Вокруг контейнера для органического мусора было чисто, и мошки над ним не вились.

Примерно через три минуты я увидела, что кто-то идет по улице, и спряталась под лестницей, думая, что это мой муж. Но это был не он. Это был белый мужчина примерно нашего с мужем возраста, в легких брюках и рубашке с воротником на пуговицах. Он шел быстрым шагом, как и мой муж, и, поравнявшись со зданием напротив, поднялся по ступенькам, даже не взглянув на номер дома, и отстучал по двери тот же ритм, что и мой муж на прошлой неделе. Потом произошло то же самое, что и в прошлый раз: открывшееся окошко, прямоугольник света, вопрос и ответ, и дверь приотворилась ровно настолько, чтобы впустить его внутрь.