Я навел справки, ссылаясь на то, что это может быть ситуация, небезразличная для эпидемиологической обстановки, и попросил провести полное расследование в кратчайшие сроки. Сегодня я получил отчет о случившемся – по крайней мере о том, что, скорее всего, могло случиться. Около пяти недель назад Фрэнсис Холсон подхватила “заболевание неизвестной этиологии”; понимая, что это заразно, она забаррикадировала мальчиков на кухне и попросила домработницу регулярно приносить еду. На протяжении первой недели все так и было – но по мере того, как состояние Фрэнсис ухудшалось, домработнице, видимо, стало страшно возвращаться в дом. Вероятно, Фрэнсис переместилась на первый этаж, чтобы быть ближе к мальчикам, и передала им все, что у нее оставалось, от той еды, которую выделила для себя, – надев стерильные перчатки, через одно из окошек, прорезанных в пластиковом щите. Мальчики, значит, видели, как она умирала, и потом могли видеть ее труп еще как минимум две недели. Они отправились на поиски еды, видимо, дней за пять до того, как я их обнаружил, – вышли через кухонную дверь и спустились в сад по металлической лестнице. Хирам – лежавший ничком – умер первым; Эзра, повернувший голову в его сторону, видимо, умер на следующий день.
Но во всем этом таится множество деталей, которых мы не знаем и, вероятно, никогда не узнаем. Почему они – Фрэнсис, Хирам, Эзра – ни с кем не связались? Почему их учителя не увидели беспорядок на кухне во время видеоуроков и не спросили, не нужна ли им помощь? У них что, не было родственников, которым можно позвонить? Друзей? Как домработница могла оставить беззащитных людей на волю случая? Почему Фрэнсис не заказала еще еды? А мальчики? Заразились ли они неизвестным вирусом от Фрэнсис? Они не могли умереть от голода за неделю и даже за две. Был ли это шок от выхода из дома? Или хрупкость их иммунной системы? Или что-нибудь, для чего не существует клинического определения, – отчаяние? Безнадежность? Страх? Или они решили сдаться, отказались жить – потому что они же наверняка могли отыскать кого-нибудь, кто помог бы, правда? Они умели общаться с внешним миром – почему они не приложили к этому больше усилий? Если только им не надоела сама жизнь, не надоело быть живыми.
И главное – где таки был их гребаный отец? Минздрав его обнаружил всего в какой-то миле оттуда, в Бруклин-Хайтс, где он жил на протяжении последних пяти лет с новой семьей – новой женой, роман с которой у него начался семь лет назад, и двумя здоровыми детьми пяти и шести лет. Он сказал следователям, что всегда следил за тем, чтобы о Хираме и Эзре заботились, и ежемесячно посылал Фрэнсис деньги. Но когда они спросили, в какую похоронную контору послать его сыновей после вскрытия, он пожал плечами: “Да в городской крематорий нормально, – сказал он. – Они уж давно умерли”. И захлопнул дверь.
Ничего этого я Натаниэлю не рассказал. Это его слишком сильно бы расстроило. Это и меня расстроило. Как может человек отказаться от собственных детей так бесповоротно, как будто их никогда и не существовало? Как родитель вообще может быть таким бесстрастным?
Прошлой ночью я не мог заснуть и думал о Холсонах. Мне было жалко мальчиков, но Фрэнсис мне было жалко еще больше: она вырастила их, она так ревностно, так бдительно оберегала их от всего, и в результате они умерли в отчаянии. И, засыпая, я подумал: может быть, мальчики не позвали никого на помощь по простой причине – они хотели увидеть мир. Я представил себе, как они берутся за руки и открывают дверь, спускаются по ступенькам, выходят в задний дворик. Они стоят там, не разнимая рук, вдыхают влажный воздух, смотрят на макушки деревьев, раскрывают рты в изумлении, и их жизнь становится прекрасной – впервые – в тот самый момент, когда она кончается.
Дорогой мой Питер,
Прости, что долго не писал; я знаю, что прошло уже несколько недель. Но ты, я полагаю, поймешь, когда узнаешь, что случилось.
Иден ушла. Когда я говорю “ушла”, я не имею в виду, что она взяла и исчезла, оставив только невнятную записку. Мы прекрасно знаем, где она, – она в своей квартире в Виндзор-террас, вероятно, пакует чемодан. Под “ушла” я подразумеваю просто, что она больше не хочет быть родителем. Собственно, она так это и сформулировала: “Я как-то думаю, что родительство – это не мое”.