До самого рая

Но по крайней мере сейчас нам вчетвером нужно держаться вместе. (Ну плюс Иден, конечно.) Несомненно, Чарли – лучшее из всего, что сделал Дэвид, и прежде чем ты сочтешь это сомнительным комплиментом, я добавлю, что она – лучшее из всего, что он вообще мог бы в жизни сделать. Маленькая моя Чарли.

В общем, вот такие дела. Позволь мне высказать осторожную радость по поводу того, что Оливье вернулся в кадр. Да, что касается кадров – разумеется, в приложении их около сотни.

Обнимаю тебя,

Ч.

Дорогой Питер,

21 февраля 2065 г.

Одно из качеств Натаниэля, которые я научился ценить, – это его ответственность по отношению к людям, которых он считает менее приспособленными к жизни. Вначале это меня раздражало. В частности, я считался нормально приспособленным и поэтому не нуждался, с его точки зрения, ни в помощи, ни во внимании, ни в том, чтобы уделять мне время. Но его ученики, а после ухода из школы Норрис, Обри, Дэвид рассматривались как существа ранимые и потому заслуживающие его заботы.

Даже унаследовав часть состояния Обри, Натаниэль продолжал видеться с двумя своими бывшими учениками, Хирамом и Эзрой, теми мальчиками, которые, как я тебе уже как-то писал, столкнулись с пандемией 50 года и с тех пор не выходили из дома. Когда им исполнилось двенадцать, мать наняла новых преподавателей, чтобы учить их алгебре и физике, но Натаниэль почти каждую неделю по-прежнему ездил через мост к ним домой. С появлением Чарли он стал устраивать с ними видеовстречи, потому что забота о девочке занимала слишком много его времени.

Как я и предсказывал, большая часть забот о Чарли досталась Натаниэлю. Есть няня, но в целом все делает он; когда можно рассчитывать на Дэвида – неясно, на Иден – тем более. Наверное, тут мне следует добавить (как всегда поступает Натаниэль), что, когда Дэвид появляется, он очень нежен с малышкой. Но вообще говоря – разве суть не в том, чтобы просто быть рядом, проявлять надежность? Я не уверен, что хорошее поведение – такая же добродетель, как простое постоянство. Что касается Иден – ну, тут вообще нечего сказать. Я даже не знаю, не расстались ли они с Дэвидом, хотя вижу, что он по-прежнему в нее влюблен. Но к собственной дочери она не проявляет почти никакого интереса. Она как-то раз сказала мне, что хотела испытать “опыт” беременности, но, похоже, смежный с этим опыт родительства она испытывать не хотела и вообще о нем не задумывалась. В этом месяце, например, она появлялась всего два раза, и оба раза – когда Дэвида не было. Натаниэль все время предлагает подвезти малышку к ней, но она всегда находит предлог этого не делать: она слишком занята, ее квартира небезопасна, она простудилась. Тогда Натаниэль снова предлагает ей поселиться на отдельном этаже в доме или по крайней мере взять денег на ремонт в ее квартире; и то и другое, как он видит, ее нервирует, от того и другого она отказывается.

На прошлой неделе Натаниэль спросил меня, не могу ли я съездить к Холсонам навестить мальчиков – они пропустили две последних видеовстречи, а на звонки и сообщения не отвечали.

– Ты серьезно? – спросил я. – Ты-то сам чего не поедешь?

– Не могу, – ответил он, – Чарли кашляет, не могу ее бросить.

– Ну давай я останусь с Чарли, а ты съездишь? – предложил я. Мне не хватает малышки, каждый свободный вечер я еду в центр, чтобы побыть с ней.

– Чарльз, – сказал он, перекладывая малышку с одного плеча на другое, – сделай, о чем я прошу, ладно? И потом, если что-то не так, ты им сможешь помочь.

– Я не лечащий врач, – напомнил я ему, но понятно было, что спорить нет смысла, надо ехать. Наши с Натаниэлем отношения сейчас больше похожи на супружеские, чем когда мы были супругами. Многое из этого связано с малышкой – мы как будто снова проживаем начало совместной жизни, с той разницей, что теперь оба прекрасно знаем, как друг в друге разочарованы, и не спешим это подтверждать.

Поэтому в понедельник, когда у меня закончилась последняя встреча, я поехал в Коббл-Хилл. В последний раз я видел мальчиков пять лет назад, когда их родители (ну, в смысле, мать – отсутствующий мистер Холсон, как всегда, отсутствовал) устроили для Натаниэля запоздалый прощальный ужин – в том смысле, что он больше не был преподавателем Хирама и Эзры. Близнецам было тогда тринадцать, выглядели они лет на девять-десять. Они вежливо раздавали куски пирога мне, Натаниэлю, домработнице, маме – все мы были в полном защитном обмундировании, потому что детям в своем было трудно дышать, – а потом взяли по кусочку и себе. Сахара детям не давали – по словам Натаниэля, миссис Холсон беспокоилась, что это может привести к внутреннему воспалению (ну, так она выражалась), и пирог, чуть сладкий, из тертых яблок, добавленных в тесто, явно был для них особым, торжественным лакомством. На мои вопросы они отвечали высокими, гнусавыми голосами, и когда миссис Холсон попросила их показать открытку, которую они сделали для Натаниэля, они вместе убежали на негнущихся ногах, и концентраторы кислорода стукались им о поясницу.