Теплица в Ларссон-центре не используется по назначению, а скорее служит музеем. Здесь университет хранит экземпляры каждого растения, модифицированного для создания противовирусных препаратов, начиная с 2037 года. Растения высажены в глиняные горшки, стоящие рядами, и хотя с виду они совершенно обыкновенные, под каждым расположен ярлычок с латинским названием, названием лаборатории, где его разработали, и препарата, в котором применяются его компоненты. В основном исследования растений давно проводят на Ферме, но в УР еще остается несколько молодых ученых, которые участвуют в программе ботанических разработок.
Прийти в эту теплицу может любой желающий, хотя желающих немного. На самом деле мало кто вообще поднимается на крышу, и это для меня загадка, потому что здесь очень красиво. Как я уже говорила, весь кампус находится под биокуполом, и на территории университета всегда поддерживается искусственный климат, а рядом с теплицей стоят несколько столов и скамеек – можно сидеть здесь и смотреть на Ист-Ривер или на крыши других корпусов, где выращивают овощи, фрукты и зелень для университетской столовой. Все сотрудники УР могут обедать в столовой по льготной цене, и я часто приношу свой обед на крышу, где можно поесть в одиночестве и не думать об этом.
Особенно мне нравится на крыше летом. Ощущение почти такое, как на улице, только лучше, потому что на улице нужен охлаждающий костюм, а здесь можно сидеть в рабочем комбинезоне, есть сэндвич и смотреть на коричневую воду внизу.
За обедом я, как это часто бывало, думала о Дэвиде. С тех пор как мы в последний раз виделись, прошел почти месяц, и хотя я изо всех сил старалась забыть его, все равно я каждый день видела что-нибудь такое, о чем, как мне казалось, ему было бы интересно узнать, и мне требовалось большое усилие, чтобы сказать себе, что я больше его не увижу и что надо перестать запоминать свои наблюдения, чтобы поделиться с ним. Хотя потом я вспомнила, как дедушка говорил, что не обязательно с кем-то делиться наблюдениями, что просто отмечать что-то для себя – уже хорошо.
– Почему? – спросила я, и он на несколько секунд задумался.
– Просто так, – сказал он наконец. – Потому что людям это свойственно.
Иногда я боюсь, что отсутствие у меня интереса к наблюдениям означает, что я не человек, хотя понимаю, что дедушка имел в виду совсем не это.
Пока я думала об этом, двери лифта открылись, и из него вышли три человека, женщина и двое мужчин. По их одежде я сразу увидела, что это государственные служащие, и догадалась, что они о чем-то спорят, потому что один из мужчин наклонился к другому и все трое перешептывались. Тут женщина оглянулась и заметила меня: “О господи, тут люди, пойдем поищем другое место”, – и не успела я сказать, что могу уйти, как они вернулись в лифт и уехали.
Дедушка всегда говорил, что люди, которые работают на государство, и люди, которые на него не работают, едины в своем желании никогда не встречаться друг с другом: они не хотят видеть нас, а мы не хотим видеть их. Обычно так и происходило. Все министерства находились в одной зоне, и у государственных служащих были свои собственные шаттлы, продуктовые магазины и жилые кварталы. Многие высокопоставленные государственные служащие были из Четырнадцатой зоны, так же как и многие ведущие ученые из УР, а также главные инженеры и исследователи с Фермы и Пруда, хотя некоторые жили и в других зонах.
Хорошо известно, что в каждом центре биологических исследований есть государственный спецотдел. Это нужно, чтобы его сотрудники следили за нами. Но хотя мы все знали, что в УР есть такой отдел, никто не знал, где он находится и сколько людей там работает. Некоторые говорили, что меньше десяти человек. Другие утверждали, что больше, причем намного больше – может быть, человек сто, чуть ли не по двое на каждого старшего исследователя. Ходили слухи, что этот отдел находится глубоко под землей, на несколько уровней ниже, чем гипотетические секретные лаборатории с гипотетическими мышами и гипотетическими операционными, и что из этих подземных кабинетов идут специальные туннели, по которым ходят специальные поезда прямо до министерств, а то и до самого Первого муниципалитета.
Но другие сотрудники утверждали, что отдел занимает всего несколько комнат в одном из корпусов, который используется реже остальных, – и, скорее всего, так оно и было; впрочем, кампус УР был не очень большой, рано или поздно все сотрудники так или иначе пересекались, и тем не менее я никогда не видела вот этих государственных служащих, хотя сразу же поняла, кто они такие.