До самого рая

И только когда все, наполнив тарелки едой, начали стекаться в гостиную, нерешительно рассаживаясь в креслах, на банкетках, на втором диване, будто придворные вокруг королевского трона, Дэвид понял, что теперь и ему можно поесть. В столовой никого не было, блюда заметно опустели, и пока он накладывал себе на тарелку остатки, из кухни вышел официант.

– Ой, – сказал он. – Простите. Мы сейчас еще принесем. – И заметив, что Дэвид потянулся за стейком, добавил: – Сейчас принесу горячий.

Дэвид посмотрел ему вслед. Официант был молодым красивым мужчиной (и то и другое он строго-настрого запретил), и когда он вернулся, Дэвид молча отступил в сторону, чтобы тот мог поменять пустое блюдо на полное.

Быстро вы, сказал он.

– А как иначе. И стейк, кстати, отличный. Мы перед началом все попробовали.

Официант посмотрел на него и улыбнулся, и Дэвид улыбнулся в ответ. Оба помолчали.

Я Дэвид, сказал он.

– Джеймс.

– Приятно познакомиться, – одновременно сказали они и рассмеялись.

– День рождения празднуете? – спросил Джеймс.

Нет… нет. Это в честь Питера… который в инвалидном кресле. У него… он болен.

Джеймс кивнул, они снова замолчали.

– Красивый дом, – сказал он, и Дэвид кивнул.

Да, красивый, ответил он.

– А кто хозяин?

Чарльз, такой высокий блондин. Тот, что в зеленом свитере. Надо было сказать, мой бойфренд, но этого он не сказал.

– А, понятно. – Джеймс, все вертевший в руках пустое блюдо, снова посмотрел на него и улыбнулся. – А ты?

А что я? – ответил он флиртом на флирт.

– Ты почему здесь?

Да нипочему.

Джеймс кивнул в сторону гостиной:

– С бойфрендом пришел?

Он ничего не ответил. С первого свидания прошло полтора года, но время от времени он все равно удивлялся, что они с Чарльзом – пара. Не только потому, что Чарльз был гораздо старше, но и потому, что такие мужчины, как Чарльз, его обычно не привлекали – слишком он был светловолосый, слишком богатый, слишком белый. Он понимал, как они смотрятся вместе, знал, что о них говорят. “Ну и пусть они думают, что ты содержанка, что такого? – спросила Иден, когда он излил перед ней душу. – Содержанки тоже люди”. Знаю, знаю, ответил он. Но это другое. “Вот в чем твоя беда, – сказала Иден, – ты никак не смиришься с тем, что для кого-то ты просто темнокожая шваль”. Его и вправду беспокоило, что люди думают, будто он нищий, необразованный и тянет из Чарльза деньги. (Иден: “Ну так ты нищий и необразованный. А вообще тебе какое дело, кем там тебя считают эти старые пердуны?”)

Но что, если они были бы парой вот с этим Джеймсом, были бы с ним вдвоем молодыми, нищими, небелыми? Что, если бы он встречался с кем-то, в ком он, хоть и весьма условно, мог видеть себя? Отчего рядом с Чарльзом Дэвид так часто чувствовал свою незначительность и беспомощность – из-за богатства Чарльза, его возраста, расы? Был бы он порешительнее, не таким пассивным, будь они с бойфрендом более-менее равны? Может, тогда он не казался бы себе таким предателем?

Но сейчас, не признавая Чарльза, стыдясь его, он как раз и был предателем. Да, сказал он Джеймсу. С Чарльзом. Это он мой бойфренд.

– А-а, – сказал Джеймс, и Дэвид заметил, как что-то – жалость? презрение? – промелькнуло у него на лице. – Жалко, – рассмеявшись, прибавил он и, толкнув плечом ведущие на кухню двойные двери, исчез, унося пустое блюдо, и Дэвид снова остался один.