До сих пор

Вечер: Крейн и Шор сидят на балконе офиса Крейна.

КРЕЙН

Алан Шор верит, что у человека есть душа. Пиши — пропало.

ШОР

А ты в это не веришь? Думаешь, это всё, что есть? Если это так, то мы зря…

КРЕЙН

Я зря ни секунды не потратил. Я доволен своей жизнью. Всей.

ШОР

Но зачтётся ли там хоть что-то из нее?

КРЕЙН

Знаешь старый анекдот, Алан? Человек подходит к вратам рая, видит мужика, важно расхаживающего в костюме в полоску, с портфелем и сигарой, и спрашивает Святого Петра: «Это ещё кто?» Святой Петр отвечает: «А-а, это Бог. Думает, что он — Денни Крейн».

ШОР

А что бы ты сделал, Денни, если б однажды встретил Бога?

КРЕЙН

Наверное, пригласил бы его порыбачить.

На какой-то короткий отрезок времени мне показалось, что это наилучшее начало для книги. А потом я подумал, пусть Денни Крейн напишет свою собственную книгу! И наконец меня осенило! Вот то, что могло бы стать уникальным и прекрасным началом:

Вам не хочется платить за эту книгу по полной цене? Хорошо, не надо. Можете купить столько экземпляров, сколько захотите, — назовите цену! Да-да, именно так. Вы назначаете цену, которую готовы заплатить. С Прайслайн. ком всё так же просто. Вот так.

Такое начало книги было бы и забавным, и правильным, ведь очень многие знают меня по моим работам в качестве представителя различных компаний, таких как Priceline.com. И если бы мы также смогли продать побольше копий этой книги, что ж, я не думаю, что в издательстве «Сант-Мартин» стали бы возражать. А если бы еще мой агент должным образом обратился в Priceline, то они, наверное, даже захотели бы купить права на вводный параграф этой книги. По дешёвке, разумеется.

Но возможно, будет слишком бестактно начинать автобиографию подобным образом, решил я. Неужели это именно то, что я хотел бы подчеркнуть в своей жизни или карьере? Да и стала бы Priceline мне чего-нибудь платить? В общем, такое начало я тоже отверг.

А затем до меня дошло — не нужно мне никакого начала. К тому времени, когда вы дочитаете до этого места, вы поймете, что автобиография уже началась. И это так похоже на мою карьеру — я оказываюсь в середине творческого пути, прежде чем понимаю, что он давно начался.

В первый раз, когда я попал на сцену, я заставил зрителей плакать.

Позвольте мне обозначить особенность этой книги. Я буду рассказывать все смешные случаи до определенного предложения — ключевой фразы. А дальше вы сможете додумывать их сами.

Мне было шесть лет, и я ходил в Rabin’s Camp, благотворительный летний лагерь для евреев, управляемый моей тётей и расположенный в горах к северу от Монреаля. Я хотел заниматься боксом — дубасить людей казалось забавным, — но тётя настояла, чтобы вместо этого меня взяли в пьесу под названием «Уинтерсет» (Winterset). Мне досталась роль маленького мальчика, вынужденного покинуть свой дом из-за прихода в город нацистов. В кульминационной сцене я должен был прощаться со своей собакой, ведь, возможно, я никогда ее больше не увижу. Собаку играл другой мальчик, одетый в костюм из раскрашенной газеты. Мы показывали пьесу в родительский выходной, а зрители состояли в основном из людей, спасшихся от нацистов, большинство из которых все еще имели близких, пленённых в гитлеровской Европе. Очень многие из них побросали всё, что имели, — и вот я на сцене говорю «прощай» своей маленькой собачке.

Я плакал, зрители плакали, все плакали. Помню, что, выходя на поклон, я видел, как люди утирали слёзы. Помню тепло отца, обнимавшего меня, пока люди говорили ему, какой у него замечательный сын. Просто представьте, какое впечатление это произвело на шестилетнего ребенка! У меня была способность довести людей до слёз. И за это я получал одобрение.

Во мне всегда было что-то, что жаждало играть, жаждало внимания довольной аудитории. Моя старшая сестра вспоминает, что за несколько лет до моего дебюта в лагере мама брала нас обоих в город. Я частенько убегал, и они нервничали, ища меня, — а я счастливо отплясывал перед шарманщиком.