До свидания, мальчики!

Мы не видели друг друга. В темноте поблескивали глаза.

– Веселенькая история, – сказал Сашка.

– Девочки, возвращайтесь к курзалу и ждите нас, – сказал я.

– Мы же можем здесь подождать или до угла дойти – там светло, – сказала Инка.

Улица упиралась в черный провал пустыря. В конце ее по обе стороны мостовой горели электрические лампочки. Белые листья деревьев отбрасывали на асфальт черные тени. С вокзала прошел трамвай. Узкая полоска света обнажала кусты. Из-за угла вышел какой-то парень, постоял, оглядываясь по сторонам, и снова ушел за угол, точно его кто-то позвал. Потом из-за угла вышел Степик. За ним еще выходили. Степик держал во рту папиросу, и Мишка Шкура дал ему прикурить. Степик пошел по направлению к нам. В темноте кто-то всхлипывал – кажется, Катя.

– Встань мне на колено. Ну чего ты так дрожишь? – говорил Сашка.

По ту сторону забора зашумели потревоженные прыжком кусты.

– Беги к санаторию, – сказал Витька.

– Инка! – тихо позвал я, щупая рукой темноту, и вдруг услышал стук ее туфель об асфальт: Инка бежала.

От угла тоже кто-то побежал, но тут же остановился. Мы уже никого не видели. Только слышали топот ног и свист. Потом все стихло. До угла было метров двести. Мы стояли прижимаясь спиной к забору: камень был холодным и шершавым. Сколько надо времени, чтобы пройти двести метров?

– Что ни говорите, а Джон Данкер – король, – сказал Сашка.

– Сашка, ты уже это говорил, – ответил я.

– Разве говорил? – спросил Сашка и замолчал.

Мы молчали и прислушивались, и как-то сразу услышали шаги многих ног. Шаги быстро приближались и стихали против нас на мостовой. Луч карманного фонаря упал на забор и тотчас на Витькино лицо.

– Здорово, Витек, – сказал Мишка Шкура.

– Кто такой? – Я узнал мальчишески звонкий голос Степика.

– Наш, пересыпский, – ответил Мишка Шкура.

Луч фонаря переместился на Сашку.

– Жид? – спросил Степик.

Сашка молчал, а я все время думал: «Если бы я видел у Степика финку тогда в кино, его бы сейчас здесь не было».

– Инка! Финка у Степика! – крикнул я. Свет ослепил меня.

– Какая финка? Кому кричал? – спросил Степик. – Спрячь перо, паскуда! – на кого-то прикрикнул он.

Я загораживался ладонью от света. Свет погас. Я отшатнулся и лицом уловил движение воздуха. Слева от меня приглушенно вскрикнул Сашка. Я кого-то ударил. На меня спиной отлетел Сашка, рванулся вперед и снова отлетел и ударился рядом со мной об забор. На Сашку навалились. Я в темноте схватил кого-то за волосы и рванул на себя. Потом я тащил и выкручивал чью-то руку и совсем близко слышал Сашкино захлебывающееся дыхание. В лицо мне косо плеснули звезды. Не помню, что было раньше – удар или звезды... Падения я тоже не помнил, я только помнил резкий до тошноты запах пота и чью-то модельную туфлю: я поймал ее рукой и хотел оттолкнуть от своего лица...

Потом я снова увидел звезды. Мне казалось, что я лежу на дне, а на поверхности были звезды и голоса, и вода давила мне на уши и покачивала. Кто-то плачущим голосом спрашивал:

– За что ударил?

– Не подходи сзади, паскуда.

Откуда мог взяться Павел? Но «паскуда» сказал Павел. Я услышал удар, еще удар, еще и падение чьих-то тел. Я лежал на мостовой, и асфальт был очень холодный. Я нащупал рукой край тротуара и хотел встать, но меня снова валило. Но я все равно встал и, шатаясь, перешел тротуар и облокотился на край забора. Стало светлее. Наверное, всходила луна, потому что я видел край забора, а внизу было темно. Я вспомнил модельную туфлю около своего лица. Я хотел оттолкнуть ее рукой. Рука была очень тяжелой: я ее еле поднял и, когда опустил, в кого-то попал.

– Володя, это я.

Откуда взялась Инка? Но мне было не до Инки, мне ни до кого не было дела. Меня тошнило от резкого запаха ножного пота. Инка обнимала меня за плечи, а я ногой царапал забор: мне хотелось перевалиться через него, так сильно меня тошнило.

На мостовой разговаривали. Меня больше не рвало, но соображал я плохо.

– Паша, мне шьют дело. Я с тобой не могу сегодня разговаривать. Но мы встретимся, – сказал Степик.

– Принято, – ответил Павел. – Я тебе заодно Нюрку Переверзеву припомню. Поздно я узнал – ты бы еще тогда от меня не ушел.

Степик засмеялся.

– Паша, ты, как легавый, ходишь по моему следу, – сказал он. – Не надо, Паша: последнее время я очень нервничаю.

– Плыви, плыви на белом катере, пока я все твое кодло не понес.

– До встречи, Паша.

Я стоял прислонясь спиной к забору, и меня покачивало, а тяжелые веки закрывались сами собой.

Потом мы сидели в сквере: я. Инка и Женя. Витька с Катей повели Сашку в санаторий «Сакко и Ванцетти»: у Сашки была разбита голова. До сквера нас провожал Павел. По дороге – мы шли окраиной пустыря – Павел сказал:

– Надо было всем вместе убежать.

– Почему мы должны бегать? – спросил я.

– В таком положении самое верное убежать. Я бы обязательно удрал: нашли с кем шутить – со Степиком.

– Нельзя было всем бежать: они бы девчонок догнали.

– Тоже правда. Отчаянные вы, профессора.

Прощаясь, Павел сказал Инке:

– Давай, рыжая, договоримся: надумаешь кавалера менять – не забудь Павла Баулина.