Добро не оставляйте на потом

– Когда много лет спустя мама умерла, я позвонила сестре Матильде. Ей тогда было уже за девяносто, но она сохранила ясный ум. Помнила моего отца. Она сказала, что не встречала более благородного мужчины. Он был высоким, синеглазым, с густыми каштановыми волосами. Много шутил и если не улыбался, то что-нибудь насвистывал. Так что для меня образ отца сложился из воспоминаний старой монахини.

– Почему ты не спрашивала маму, как он выглядел?

– Однажды я попросила ее показать мне его фотографию, но она так расстроилась, что я больше не спрашивала. Позже мать сожалела о такой своей реакции и рассказала мне о бабушке, Гризель Мак-Викарс. Мама сказала тогда: «Матильда, никогда не озлобляйся, как она». Но во мне есть немного ее скверного характера, так ведь?

– У тебя есть на то причины.

– Полагаю, у бабушки они тоже были. Многим людям приходилось хуже, чем мне, но я умудрялась чувствовать обиду и за себя, и за других.

Анина улыбнулась.

– Я до сих пор злюсь из-за семьи Сперанцы, – вздохнула Матильда. – Никто никогда не должен переживать то, что выпало им. Именно тогда итальянцы отвернулись от итальянцев.

Венеция

Октябрь 1943 года

– La bella famiglia

, – воскликнул Ромео Сперанца, разглядывая фотографию из Америки. – Агги, как тебе удалось получить это письмо?

– Я заплатила Гоффредо.

– А просто отдать тебе почту он не мог?

Она махнула рукой:

– Время приличий давно прошло. Скажи, разве мой брат не выглядит счастливым?

– Вполне. А вот его жена не очень.

– Она умоляет нас приехать в Америку. – Аньезе стояла около мужа, пока он читал письмо.

– Судя по ее словам, Нью-Йорк замечательный город.

– Может, нам стоит об этом подумать? Я могла бы помогать Фреде с девочками и новорожденной малышкой. Все равно Венеция уже не та. Я не хочу жить там, где нам не рады. Ты мог бы работать с моим братом. Он говорит, что один не справляется. У них там в алмазном квартале десятки мастерских. Можешь себе представить? Целые улицы огранщиков.

– Я подумаю.

– Только думай быстрее. – Аньезе поставила ужин на стол.

– Вообще-то мне нет нужды об этом думать, ведь ты уже все решила. – Ромео откусил кусочек артишока.

– Ты так говоришь, будто я padrone, хотя я твоя покорная жена. Куда ты, туда и я. Не хочешь ехать? Тогда и я остаюсь. – Она похлопала мужа по плечу.

На ужин Аньезе приготовила его любимую еду. Разрезала последний артишок пополам и обжарила на огне. Сделала канноли с начинкой из курицы, обжаренной с чесноком и луком и политой сливочно-лимонным соусом. В тесто для лепешек ушли остатки муки. А курицу принес Гоффредо, поймав ее на площади. Аньезе свернула птице шею, ощипала, вымыла и поджарила – все как в лучшие времена.

Когда стемнело, они поужинали при свете шаббатных свечей. Перед тем как закрыть на ночь ставни, Ромео высунулся наружу, вдохнул прохладный воздух и окинул взглядом канал. Мерцающие фонари отражались на поверхности бледной сине-зеленой воды, образуя дорожку света к морю.

– Что ты там видишь? – спросила Аньезе.

– Выход, – ответил он и выпрямился.

– Знаешь, необязательно сразу ехать в Америку. Кабрелли предлагали нам остановиться у них. Они в горах, повыше Виареджо.

– А чем Виареджо отличается от другого побережья Италии? Везде толпы фашистов. Нет, если уезжать, то только в Америку.

– Va bene. Я все придумаю, – пообещала Аньезе.

– Я паял фашистские медали. Они знают, где мы живем. Этой власти нужны ювелиры, чтобы делать всю эту показную ерунду. Медальки и значки. Регалии.

– Вот и хорошо. Пусть думают, что ты на их стороне.

Раздался стук в дверь.

Аньезе быстро задула шаббатные свечи и переставила небольшой подсвечник на подоконник. Не хватало еще, чтобы кто-то посторонний увидел, что они соблюдают каноны своей веры. Кивком головы Аньезе разрешила мужу открыть дверь.

– Гоффредо! – Ромео с облегчением выдохнул, увидев на пороге их приятеля. – Заходи.

Гоффредо явно заметил в воздухе струйки дыма, оставшиеся от шаббатных свечей. Аньезе помахала перед собой рукой, чтобы их развеять.

– Спасибо за курицу. Присоединишься к нам?

– Grazie, но не могу. Я пришел сказать, что ваши документы в паспортном отделе передали наверх.

– Это хорошая новость! – Аньезе сложила ладони в знак благодарности.

– Напротив, это значит, что вам не позволят выехать. Я попытался забрать ваши документы, сказав, что они поданы по ошибке, но они успели их просмотреть и внесли вас в список.

– Но они же выдают паспорта! – в отчаянии воскликнул Ромео.

– Уже нет.

– И что нам, по-твоему, делать?

– Вы могли бы поехать на свою ферму.

– Мне кажется, в городе безопаснее, – покачал головой Ромео.

– Вовсе нет.

– Сколько у нас времени?

– До утра. Я хотел, чтобы вы знали, что я слышал. И видел. Никакой закон они не соблюдают. Вы хорошие люди, но мир сошел с ума.

– Но ведь хорошие люди не сошли с ума, правда?

– Простите меня, я пытался. Не я отдаю приказы.

Сперанца открыл дверь. Гоффредо посмотрел по сторонам, прежде чем выскользнуть на темную улицу.

– Как ты думаешь, что все это значило? – спросил Сперанца у жены, заперев дверь.