– Человеку, привыкшему пить из хрусталя, вряд ли понравится привкус металлической кружки, – заметил Антика.
– Неважно, что мне нравится или к чему я привык, вопрос в том, что я смогу вытерпеть. – Саваттини огляделся вокруг. – Что
Весь вечер Фракасси пытался успокоить и подбодрить заключенных. На следующее утро он нашел уголок и устроил на своем чемодане импровизированный алтарь. Постелил алтарный покров, расставил чашу, патену и киворий, как если бы это был мраморный алтарь в церкви Святого Альбана в Энкоутсе. Полицейские разрешили ему взять с собой все необходимое для службы. Фракасси открыл молитвенник и перекрестился. Несколько человек сняли шляпы и присоединились к нему.
По лагерю мгновенно разлетелась новость, что священник собирается служить мессу.
– Давайте помолимся. – Матиуцци повернулся в сторону алтаря.
Саваттини недоверчиво прошептал Антике:
– Лично я привык верить в фермера, который взбивает масло для нашей кухни.
Но, к удивлению Саваттини, гул голосов постепенно умолк и на огромном пространстве воцарилась благоговейная тишина. Был слышен только голос Фракасси.
– Братья мои, в положении, в котором мы находимся, может показаться, что мы беспомощны. Но я уверяю вас, Бог всех слышит.
Антика подался вперед, чтобы лучше разбирать слова. Пикколо положил руки на плечи отца. Саваттини достал сигарету из портсигара, взглянул на алтарь и смущенно вернул ее обратно. Он тоже прислушался к священнику.
Фракасси продолжил:
– Он не оставит вас. Он не откажется от вас. Но вы должны молиться. Бог знает сердца ваши. Святой Бернард Клервоский был мудрым Учителем церкви. Он призывал нас размышлять о прошлом. Смиряться с ним. Вы не можете сдержать причиненное вам зло. Не можете вернуться назад и совершить добро, оставленное на потом. Не можете наверстать потерянное время. Но вы способны заслужить спасение. Откройте свое сердце для Его любви. Все будет прощено. Покаяние дает нам силы. И мы нуждаемся в нем, братья мои. Мы нуждаемся в нем.
Антика вздрогнул, услышав слова Фракасси. Неужели священник что-то знал?
– Простите, братья мои, у меня не хватит на всех облаток для святого причастия. Когда за мной пришли, я взял только самое необходимое.
Для стоящих перед ним мужчин это не имело значения. Они преклонили колени в ожидании таинства.
Антика открыл свой чемодан. Он улыбнулся при мысли о жене, которая настояла, чтобы он взял в дорогу хлеб. Как всегда, она оказалась права. Антика коснулся человека, стоявшего на коленях впереди него, и протянул ему хлеб. Тот кивнул и передал его дальше. Пройдя через десяток рук, хлеб наконец оказался у алтаря. Фракасси поблагодарил мужчин и продолжил мессу. Он помолился и освятил хлеб, пожертвованный Антикой. Потом надломил его и пригласил заключенных причаститься. Мужчина в первом ряду встал, чтобы исполнить роль алтарника. Несколько других помогли организовать ряды причащающихся, чтобы ни один узник «Уорт Миллс» не остался обделенным.
Фракасси начал с тех, кто был ближе всего к алтарю. Он отщипнул несколько крошек и положил одну на язык первого заключенного, затем второго, третьего… Каждый причащающийся осенял себя крестным знамением и вновь опускался на колени. Когда священник добрался до Антики в самом заднем ряду, от освященного хлеба остался лишь маленький кусочек.
– Это вы передали хлеб?
Антика кивнул.
– Спасибо.
Антика не поднимал головы. Он не был в церкви с того самого дня, когда лишился пальцев в каменоломне.
– Я недостоин, отец.
– Ты достоин, брат мой.
Фракасси чуть подождал и положил освященную гостию – крошечный мякиш – на язык Антики. И, вкусив этот хлеб жизни, Антика почувствовал себя искупленным.
Ночью заключенные уснули на своих тюфяках, и барак окутал гул, напоминающий дыхание огромного кита. Сквозь разбитый зенитный фонарь на крыше струился лунный свет. Антика сидел, привалившись к стене, и не мог заснуть. Он смотрел на фабричный пол, устланный спящими телами. Их очертания вызвали в его памяти совсем другую картину – сбор урожая пшеницы на отцовской ферме в Барди. Будучи мальчишкой, Антика наблюдал из окна их дома, как вечером отец прогуливался по полю под луной, гладил рукой верхушки колосьев и насвистывал.
32
После двухнедельного пребывания в «Уорт Миллс» всем интернированным приказали собрать вещи. Саваттини решил побриться перед дорогой. Воспользовавшись тазом, который делил еще с тремя заключенными, он взбил пену помазком и тщательно сбрил бороду. Почистил бритвенные принадлежности и убрал их в кожаный дорожный футляр. Надел самую чистую из рубашек и повязал галстук. Он застегнул запонки, и драгоценные камни блеснули на свету.
– Это рубины или гранаты? – поинтересовался Матиуцци.
– Ты ювелир, ты и скажи.