Добро Пожаловать На Темную Сторону (ЛП)

Благодаря ему я пережила свой первый приступ рака, и теперь, когда я снова заболела, я не могла представить себе, как это сделать без него. Каждое письмо, написанное его удивительно классным графическим почерком, было бальзамом на мою израненную душу. Маленькой девочке нужен был герой, кто-то, в кого можно верить, и кто-то, кто верил бы в нее. Он был прав, говоря, что я выросла, но он был неправ, полагая, что я больше не нуждаюсь в нем. Я поняла, что женщины нуждаются в героях, возможно, даже больше, чем маленькие девочки. Мужчины забывают, что к женщинам нужно относиться с нежной привязанностью и платонической поддержкой. Похоть не может быть достойной заменой чистой заботе.

Я все равно хотела послать ему письмо, потому что какая-то часть меня знала, что он вернется, как только узнает, что я снова больна. Именно по этой причине я оставила его в покое. Неужели мне действительно нужен был жалкий друг по переписке?

Мама потянулась, чтобы успокоить мои суетливые руки. Мы сидели на первой скамье справа, впереди и в центре, чтобы все могли смотреть на нас. Она не хотела, чтобы я выглядела скучающей или неуклюжей.

Итак, я перестала крутить пальцами, хотя тело болело во всех местах, и мне было приятно отвлекаться, прослеживая каждую цифру. Я разгладила потными ладонями скромную длину своей пастельно-розовой юбки и заправила свои скромные ноги на каблуках под скамейку.

Мама похлопала меня по бедру.

Хорошая девочка.

Я стиснула зубы.

К счастью, служба закончилась довольно быстро. К несчастью, следующие полчаса были посвящены общению — моей самой нелюбимой части всего этого испытания.

— Бенджамин, — громким голосом спортивного диктора провозгласил Тим Бакли, подойдя к моему отцу и сделав то пожатие, которое делают все мужчины, — сильно хлопнув его по спине. — Как поживает наш мэр в это прекрасное воскресное утро? Это была отличная служба, как обычно.

— Спасибо, Тим, я обязательно передам это папе. Жизнь хороша, ни на что не жалуюсь, — сказал мой отец.

То, что он не жаловался на мою болезнь, было неудивительно.

Мои родители могли сообщить всем о том, что им нравилось называть «моим состоянием», но они считали, что говорить об этом неприлично, привлекать внимание к бедной маленькой больной девочке.

Моя младшая сестра, Беатрис, мягко столкнулась со мной плечом, прежде чем ее рука нашла мою и крепко сжала ее. Мы привыкли к песням и танцам воскресной службы, но ни одной из нас это не нравилось. Зрелищность, которой была наша жизнь, сплавила нас с ранних лет, и хотя Беа была на три года младше и находилась в том возрасте, когда девочек изрядно портят гормоны, мальчики и неуверенность в себе, мы по-прежнему были дружны. Единственное, когда мы спорили, это о том, у кого жизнь хуже, у нее или у меня. Би любила утверждать, что нашим родителям все равно, что она делает. Она была права, по крайней мере, до определенной степени. Пока она хорошо училась в школе и не попадала в неприятности, мама и папа не обращали на нее внимания как на человека.

Я утверждала, что быть их суперзвездой было сложнее.

Не было ни одного момента моего дня, который они не хотели бы спланировать, ни одного нюанса моей личности, к формированию которого они не хотели бы приложить руку. Я нравилась маме, потому что была красивой, как она считала. Я нравилась папе, потому что была умной в книжном смысле, но в то же время обаятельной, как он и считал. Их интерес ко мне возник относительно недавно, в период полового созревания, когда моя внешность сошла на нет, а мой интеллект был замечен. Я нравилась им, потому что была для них полезным инструментом.

У бедняжки Би были красивые кости, но она еще не выросла в них, и она была умна, но не показушна. Она много работала и стремилась к успеху, что, на мой взгляд, было даже лучше, чем природная одаренность. Кроме того, она была милой, как сахарный пирог, и забавной до невозможности.

Она была единственной, кто заботился обо мне, когда я просыпалась от кошмаров о смерти или когда я была слишком разбита, чтобы встать с постели утром. Даже тогда она не любила говорить о причинах этого, но она была рядом, и этого было достаточно для меня.

— Я слышал, что твоя девочка поступила в хорошие университеты. Вы должны гордиться ею, — продолжал Тим, теперь его внимание было приковано ко мне.

Его взгляд был оценивающим, но не в том смысле, чтобы похвалить ум дочери его хорошего друга. Ему нравились мои изгибы, даже если они были скрыты консервативным комплектом из сменки и свитера, который мама заставляла меня носить.

— Я никогда не сомневался в ней. Она дочь своего отца, — сказал мой отец, притянув меня поближе, чтобы он мог смотреть на меня, как на картинку.

Я хотела сказать Тиму, что это все показуха, что дома ни у него, ни у мамы нет времени на нас, но знала, что Тиму все равно, поэтому промолчала.

У меня болели кости. Я устала стоять два часа и петь дурацкие гимны, которые ничего не значили, потому что я больше не верила в Бога, и мне просто хотелось домой.