Пожилые женщины наклонились ближе, отсекая нас от их разговора по душам. Риис воспользовался случаем, чтобы подойти ко мне ближе, его одеколон сильно пах в мой нос.
— Ты умираешь? — резко прошептал он.
Снова гнев, короткая вспышка.
— Тебе не все равно?
— А тебе? — огрызнулся он. — Я смотрю на твою красивую жизнь, Луиза, и она выглядит чертовски скучной. Хуже смерти, можно сказать. Если ты действительно умираешь, не кажется ли тебе, что пора немного пожить?
— Дай угадаю, ты хочешь показать мне, как это делается?
Его ухмылка была тонкой полоской на его лице.
— Заинтересована?
— Почему ты вдруг так увлекся мной? Мне кажется, мы не сказали друг другу и десяти слов, а я знаю тебя всю жизнь.
Риис слегка отступил назад, скрестив руки и приняв позу подростка, которая говорит об искусственной браваде и непринужденности.
— Я надеялся, что теперь ты будешь более интересной. С раком и все такое.
— Ты пытаешься быть огромным засранцем или у тебя это получается само собой? — огрызнулась я.
Моя рука поднеслась ко рту, чтобы скрыть мой вздох. Дело не в том, что я никогда не ругалась. Просто я никогда не делал этого на людях или даже где-нибудь за пределами своей головы. Я никогда никому не говорила плохого слова, но при малейшей провокации я вела себя абсолютно мерзко.
— Мне жаль, — прошептала я.
— Не стоит, — Он снова сделал выпад вперед в мое пространство, но не настолько близко, чтобы занятые люди в общине зашушукались об этом. — Разве не приятно быть злым?
— Не должно иметь значения, приятно это или нет. Подлость — это не то, к чему нужно стремиться, — проповедовал я.
Он закатил глаза.
— Ты такая скучная, что я удивляюсь, как ты не усыпляешь себя подобными разговорами, — Внезапно мои руки оказались в его. — Послушай, позволь мне помочь тебе. Ты семнадцатилетняя девушка, у которой нет абсолютно никакого жизненного опыта, и ты можешь скоро умереть. Разве это не пугает тебя?
— Если бы, — мрачно пробормотала я, прежде чем смогла сдержаться.
Его глаза загорелись юмором, и я поняла, насколько он красив.
— Ну вот, разве это не приятно? Говорить то, что ты действительно думаешь.
Я сглотнула, потому что так и было.
Он торжествующе усмехнулся мне в лицо.
— Слушай, ты можешь подумать об этом, ладно? Я не прошу тебя сделать линию кокаина или что-то в этом роде. Я просто призываю тебя пожить немного, пока у тебя есть шанс.
— Почему тебя это волнует? — спросила я снова, на этот раз мягко, потому что его слова были мне неприятны.
— Мне не все равно, потому что у меня есть половина того дерьма, с которым приходится иметь дело тебе, и я ненавижу это, — он указал на свою мать, которая все еще болтала с моей собственной. Мои родители были королем и королевой входного общества, а Мэйми Росс прочно стояла на периферии, несмотря на годы попыток быть другой. Я не могла сосчитать, сколько раз я видела, как Рииса таскали на те же скучные мероприятия, на которые меня заставляли ходить.
— Я подумаю об этом, — прошептала я, боясь даже произнести эти слова.
Бунт, который медленно и горячо бурлил под моей кожей, всегда был лишь чувством, урчащим жаром, который иногда рычал, но никогда не вырывался наружу в виде слов или действий. Я чувствовала, что обещание, данное Риису, развязано, чувствовала трещину в оболочке моей застывшей внешности. Это было одновременно и зловеще, и совершенно прекрасно.
Я не чувствовала себя такой свободной с тех пор, как Зевс перестал мне писать.
Поэтому, когда мама вернулась ко мне и извинилась, сказав, что у нас важная встреча, вместо того чтобы просто сказать, что ей нужно отвезти меня в молодежную группу поддержки больных раком в Ванкувере, я решила окунуться в независимость.
— Я сама поведу машину, — твердо сказала я.
Мама колебалась, пока мы пересекали стоянку, удивленная железной твердостью моего голоса. Она лепила из меня своего идеального ребенка, а идеальный ребенок должен был быть покладистым.
— Ты так занята своей благотворительной деятельностью, а сегодня ужин с Анхольтами, и ты должна проследить, чтобы шеф-повар не подавал ничего молочного из-за непереносимости лактозы миссис Анхольт… У тебя так много дел, и я легко могу сама доехать до Ванкувера.
Я ждала ответа мамы, затаив дыхание.
Она не торопилась с ответом, и к тому времени, когда она ответила, я, наверное, была уже пурпурной.
— Хорошо, но будь дома к ужину.
— Будет сделано, — сказала я, прячась в волосы, чтобы она не увидела моей огромной улыбки.
Это была такая мелочь — проехать час в обе стороны до Ванкувера, но это было похоже на огромный триумф, потому что моя мать диктовала почти все аспекты моей жизни, и я проводила с ней большую часть времени, когда не была в школе.
— Пользуйся медленной полосой и остерегайся этих идиотов-мотоциклистов, которые думают, что правила дорожного движения на них не распространяются, — сказала мама, садясь в свой элегантный черный БМВ.
— Конечно, — сказал я.