Доброй ночи, любовь моя

– Знаешь, а мы следы тигра видели.

– А может, его тигр убил? – неуверенно спросил тот.

– Может быть, но скорее уж тогда слон.

– Слон?

– Да. Недалеко от лагеря были слоны.

– Круто... вы их видели?

– Я – нет. Но один парень, Бен, сказал, что никогда не слышал, чтобы животные нападали на людей.

– Может, он их дразнил?

– Твой отец?

– Да.

– Нет, он их не дразнил. Но больной или раненый зверь... Никогда не знаешь, что может случиться... Джунгли, они такие... непредсказуемые.

– Он прямо вцепился в эту работу. Я никогда его таким не видел. Он считал, что нашел наконец себе дело, мы с ним говорили, что со временем и я...

– Мике, сколько тебе лет?

– Скоро шестнадцать.

– Почти взрослый.

Он неуверенно пожал плечами.

Происходящее вдруг представилось ей сценой из спектакля. Она спустилась к мальчику, села рядом. Птица шебуршала в ее спальне.

Она положила руку на голову мальчика. Откуда-то пришли нужные реплики.

– Возвращайся домой и утешь сестер. Давай будем думать, что твоему папе сейчас хорошо там, где он есть. Он был настоящим искателем приключений и умер, как говорится, в седле. Он умер в самый счастливый период своей жизни. В джунглях, во время большого приключения. Как ты думаешь, многим достается такая судьба?

И, произнося эти слова, она вдруг осознала, что так все и есть, что все это правда. Принеся в жертву человека, которого она любила и ценила больше всего в жизни, она тем самым избавила его от скучной обыденности, рано или поздно завладевшей бы им, как и всеми остальными. Ему теперь не нужно возвращаться домой, он никогда не постареет, никогда не увидит, как сдает его тело, ему никогда не придется сидеть в инвалидном кресле, больным и забытым всеми в каком-нибудь доме престарелых. Ему посчастливилось умереть на самом пике его жизни. Она помогла ему.

Только жертва была огромной.

Худое мальчишечье тело вздрагивало. Мальчик громко и отчаянно плакал.

Жюстина притянула его к себе. Как когда-то притягивала его отца. Она касалась его одежды, его кожи.

– Он был такой хороший, Натан, такой сильный, хороший и смелый. Я никогда никого так не любила, как я любила твоего папу.

Она медленно отстранила его от себя.

– Иногда я играла для него. У меня есть рожок... я могла бы тебе на нем наиграть несколько мелодий.

– Какой еще рожок? – спросил мальчик с подозрением.

– Старый почтовый рожок, который мне когда-то в детстве подарили.

– Ладно.

Она поднялась в спальню, принесла инструмент. Он был покрыт тонким слоем пыли. Она вытерла рожок подолом юбки.

– Ему нравилось, как я играю.

Она встала у окна и поднесла рожок к губам.

Она играла и видела, как мальчик сжимает кулаки.

* * *

Когда мальчик ушел, ee словно прорвало. Из горла вылетел резкий, кудахчущий смех, она не могла остановиться, смех вываливался из нее, судорогами сотрясал тело. Высунув язык, она прижалась лицом к стене, вкус камня, пыли и камня. А смех все извергался из нее, сгибал пополам.

Пока не раздробился на мельчайшие кусочки, пока не перетек в слезы.

* * *

А потом были родители Мартины.

Абсурдная история, откровенно говоря.

* * *

Ханс Нэстман, полицейский, с которым она много беседовала, все никак не успокаивался.

– Разумеется, я хочу с ними встретиться, – сказала она. – Просто все это так тяжело. Я очень устала.

Она не хотела, чтобы они приезжали к ней. Однако Ханса Нэстмана уведомлять об этом не стала, сказав просто:

– Не могли бы мы поговорить здесь, у вас, в одном из кабинетов?

– Я все устрою, – пообещал он.

* * *

Он даже заехал за ней. На обычной машине, одетый в обычную одежду.

– Красиво тут у вас, – заметил он, глядя на озеро. – И лодка у причала тоже не какое-нибудь дырявое корыто.

– Это лодка моего отца.

– Неплохая посудина. А вы умеете с ней обращаться?

– Я на ней не выходила на большую воду. Только тут, в округе. Наверное, надо было бы попробовать хоть раз в дальнее плавание отправиться. На Готланд или на Оландские острова.

– Вы сначала потренируйтесь. У вас сертификат на управление лодкой есть?

Птица была заперта на чердаке – сама не зная почему, Жюстина не хотела, чтобы Ханс Нэстман увидел ее. Она заперла дверь и последовала за ним.

В машине приятно пахло новым автомобилем. Она вспомнила свой старенький «опель», может, именно в тот момент она и решила завести новую машину.

Она слишком поздно поняла, что они едут не в сторону Кунгсхольма.

– Куда мы едем? – спросила Жюстина.

– Они живут в Юрсхольме. Пригласили нас к себе.

Боль в мозгу, словно голова сокращается, съеживается.

– В чем дело? Вы что, возражаете?

– Вовсе нет. Просто в машине так пахнет... меня немного укачало. Можно я окно приоткрою?

Фамилия у них была Андерссон. Ее поразило, что она не знала фамилии Мартины. Дом был серый, как бункер, с высокими узкими окнами.

– Интересно, не Ральф Эрскин[6] ли это? – произнес Ханс Нэстман.

– Что, что?

– Не он ли домик построил, я хочу сказать.

Он шел за ней след в след, едва не наступая ей на пятки.

– Красивый район, – сказала она, просто чтобы что-нибудь сказать.

– И не говорите! Здесь и я не возражал бы поселиться. Хотя и вам жаловаться грех, у вас тоже шикарный дом.