Доброключения и рассуждения Луция Катина

«Сударь Луций Яковлевич, — говорилось в послании, — я знаю, вы почитаете меня дурою и даже хуже того — я для вас ничто. Я и становлюсь дура, едва только вас увижу. Мысль моя вянет, слух глохнет от стука крови, и я превращаюсь в остолбенелого истукана. Так было с самого первого мига, когда вы только вошли в столовую, и я посмотрела на ваше лицо, и оно показалось мне осиянным, словно вы архангел, спустившийся на землю с небес. У нас в Синбирске во всю свою жизнь подобных лиц я не видывала. И после воздействие ваше на меня всегда было тем же.

А еще во мне поселился великий страх. Прежде я мало чего боялась, но теперь все время трепещу. Что во время поездки на вас в степи нападут волки или в лесу разбойники. Что на льду поскользнется конь, и вы расшибетесь, и будете лежать на снегу, и никто не поможет. А больше всего я страшусь, что вы однажды уедете, и я никогда вас больше не увижу.

Ничто мне теперь не в радость, кроме мыслей о вас. Я больше не могу читать книг, не могу писать моих акварелей, не хочу, как раньше, скакать верхом вдоль высокого берега. Я пропала. Вы изъяли мою душу, осталась только плотская оболочка, не нужная ни вам, ни мне самой.

Я написала это письмо, которое никогда вам не отдам, потому что, ежели не выплесну из себя сих чувств, они разорвут меня изнутри. Когда будет становиться невмоготу, перечту, и, глядишь, станет легче.

Любящая вас больше жизни, но ни на что не надеющаяся Полина».

Какая выразительность, какая сила чувств, в потрясении подумал Катин. А каков слепец я!

Позабыв о воде и о слугах, он повернул назад.

Девушка лежала там же, но теперь он видел ее совсем иначе. Как можно было не разглядеть в этом тонком, трепетном лице нежную, страстную душу и высокий полет побуждений? Она читает книги, она пишет акварели, а он того и знать не знал! Лишь мучил страдалицу своим небрежением! Не видел близ себя такое сокровище и даже презирал его!

Богиня юности Ювента, вот кто это. Явившаяся во всей своей беззащитной и сияющей прелести. Как жестока судьба, побудившая небожительницу рассыпать свои алмазы перед незрячим и услаждать своею цитрой глухого!

Ресницы слегка дрогнули, меж ними в самом деле словно блеснули алмазы — и тут же исчезли. Очнувшаяся увидела, что на нее смотрят, и зажмурилась.

Опустившись на колени, Луций склонился над ней.

— Я по ошибке прочитал письмо, лежавшее в вашем кармане…

Глаза распахнулись, в них пламенел ужас — но не хладный, как прежде, а обжигающий.

— О боже! — пролепетала Полина Афанасьевна и села.

— Зачем же вы никогда не поговорили со мной? — чувствительно спросил Катин. — Я ведь полагал, что неприятен и досаден вам…

Она не слышала, бормоча:

— Господи, стыд какой… Я на себя руки наложу! Всё одно жить больше незачем… Вы уезжаете… Навсегда!

Закрыла лицо ладонями.

— Как же я теперь уеду, если вы… такая? — вскричал Луций в чрезвычайном волнении. — Никуда я не поеду, прежде чем мы… Нам надобно поговорить, хорошо поговорить, обо всем! У меня сейчас голова кругом, я что-то вовсе запутался… Но, кажется, я знаю, чем остановить сие кружение, — вдруг закончил он, так же быстро успокоившись.

Нужна Архимедова точка, на которую можно опереться. Твердая почва под ногами. Нечто простое и ясное. Тогда всё в мире встанет на свое место и можно будет снова делать простые и ясные вещи. Например, как следует познакомиться с этой удивительной, ни на кого не похожей девушкой.

— Передайте батюшке, что я на несколькое время отлучусь. — Катин поднялся на ноги и протянул руку Полине. — Мне нужно наведаться в свою деревню. Потом я вернусь, мы с вами сядем рядом, и будем долго-долго беседовать.