Добролюбов

Таким образом, идеальный облик будущего поэта складывается из гармонической красоты пушкинской поэзии (в данном случае понятой односторонне), лермонтовского пафоса отрицания и протеста и кольцовского демократизма, близости к народу, кольцовской крестьянской тематики. В литературе тех лет ответить этим требованиям могла, без сомнения, только поэзия Некрасова. Добролюбов прекрасно понимал это, и, конечно, только Некрасова имел в виду, когда говорил, что «у нас скоро будет замечательный поэт». Мы знаем, что он не мог, а до поры до времени, может быть, и не хотел прямо заявить об этом, но вскоре ему удалось выразить свое мнение о Некрасове еще более определенно.

Заканчивая рецензию о Никитине, Добролюбов писал: «Когда действительно придет возможность, какой-нибудь переделки в общественных правах и отношениях, тогда, конечно, посреди рабочих практиков не преминет явиться и энергический лирик с поэтическим словом одушевления и одобрения». Иными словами: когда настанет пора народной революции, тогда среди восставших, среди «рабочих практиков» этой революции появится вдохновенный певец, «энергический лирик», самый «замечательный поэт», о котором говорил Добролюбов в начале своей рецензии.

На чем же основывалась его твердая уверенность в том, что эта близкая народная революция выдвинет и своего поэта? Для ответа на этот вопрос надо вспомнить о письме Добролюбова к Некрасову, писанном через несколько месяцев после статьи о Никитине (в августе 1860 года). Отвечая тогда Некрасову, который в минуту уныния жаловался на бесполезность борьбы и слабость своих сил, Добролюбов звал его к большой политической деятельности. Он писал:

«…Вы, любимейший русский поэт, представитель добрых начал в нашей поэзии, единственный талант, в котором теперь есть жизнь и сила, вы так легкомысленно отказываетесь от серьезной деятельности. Да ведь это злостное банкротство… Цензура ничему не помешает, да и никто не в состоянии помешать делу таланта и мысли. А мысль у нас должна же прийти и к делу, и нет ни малейшего сомнения, что, несмотря ни на что, мы увидим, как она придет».

Речь идет, конечно, о революционной мысли и революционном деле. Добролюбов отводит Некрасову роль певца будущей революции, зовет его стать народным трибуном. Только так и можно понять добролюбовское сравнение Некрасова с Гарибальди, сделанное в том же письме.

Теперь мы вправе предположить, что именно наличие в русской поэзии многообещавшего некрасовского гения позволяло Добролюбову уверенно говорить о появлении «энергического лирика», который заговорит полным голосом в случае «какой-нибудь переделки в общественных правах и отношениях». Вера в Некрасова была для Добролюбова тесно связана с верой в революцию.

Через четыре месяца после статьи о Никитине, в августовской книжке «Современника» за 1860 год, появилась рецензия Добролюбова, посвященная «Перепевам» Д. Минаева. Набрасывая здесь общую картину состояния поэзии, Добролюбов вновь повторил имена Пушкина, Лермонтова и Кольцова, являвшихся для него, как и для Чернышевского, классическими представителями первого, донекрасовского этапа развития русской поэзии. Их деятельность подготовила появление нового гения. «После них нужен был поэт, который бы умел осмыслить и узаконить сильные, но часто смутные и как будто безотчетные порывы Кольцова, и вложить в свою поэзию положительное начало, жизненный идеал, которого недоставало Лермонтову. Нет ни малейшего сомнения, что естественный ход жизни произвел бы такого поэта; мы даже можем утверждать это не как предположение или вывод, но как совершившийся факт. Но, к сожалению, наступившие вслед за тем события уничтожили всякую возможность высказаться и развиться в новом таланте тому направлению, которое с двух разных сторон, после Пушкина, пробивалось у нас в Кольцове и Лермонтове. Общественная жизнь остановилась; вся литература остановилась: естественно, что и лирика должна была остановиться…»

Итак, Добролюбов объявил «совершившимся фактом» появление поэтического таланта, которому суждено открыть новую эпоху в русской поэзии. Политическая реакция, парализовавшая общественную жизнь в годы, предшествовавшие Крымской войне, приглушила голос поэта, остановила развитие литературы. Однако критик не оставляет читателя в убеждении, что реакция действительно «уничтожила всякую возможность высказаться» новому; литературному направлению. На следующей же странице он дает понять, что направление это не заглохло, что русская жизнь «встряхнулась» после событий 1855 года, литература вновь заговорила и, наконец, — «теперь опять стало можно ожидать появления мощного таланта, который охватит весь строй нашей жизни, согласит с ним свой напев и поставит свою поэзию в уровень с живой деятельностью…».

Надо ли говорить, что только твердая уверенность Добролюбова в реальном существовании этого давно созревшего мощного таланта позволяла ему с такой убежденностью предсказывать его скорое появление.