Добронега

— Ну уж загубить. Ты подумай, дура — не зря ведь сказано — чти родителей своих. Подумай. Не зря.

— Я чту.

— Не чтишь.

— Чту. Я против тебя плохого не замышляла, в сговоры ни с кем не вступала, любила тебя и служила тебе. Ты мой отец. Мужа ты мне не заменишь.

— Ну какой он тебе будет муж! — возмутился Владимир. — Он всегда в походах, а когда дома, так ведь не сладок! Он уж двух жен в могилу загнал. Его родные дети не любят.

— Тебя тоже. Касательно же жен…

— Хорошо, хорошо, — поспешно сказал князь, боясь, что она заговорит об Анне. Анну он в могилу не загонял, это точно, но Анна все равно умерла, не так ли. — Езжай, — сказал он устало. — Охрану тебе дам, грамоту сопроводительную… эх…

Не веря ушам своим, Предслава выпрямилась и подошла к отцу.

— Фу, — возмутился Илларион. — Сейчас она будет тебя целовать. Фу.

Он стоял и старался не смотреть, как дочь с отцом обнимаются, как дочь рыдает, как отец гладит ее по голове. Стыдоба.

— Пойдем, Илларион, — сказал Владимир упавшим голосом. — Пойдем я тебя на ладье покатаю.

Илларион оживился.

— На червленой? — спросил он.

— Можно и на червленой. Пропади оно все пропадом.

Гонец из Берестова подлетел к самому входу в терем, непрерывно выкрикивая страшную новость. Все, кто был в детинце, и стражники, и купцы, и монахи, замерли. Владимир, оставив Иллариона, подбежал и с размаху хлопнул гонца по потной щеке.

— Что ты орешь на весь огород, скот! — сказал он. — Докладывают сперва князю! Что мне с вами делать со всеми, бараны! Эка липец выдался в этом году.

* * *

Детей нельзя обижать просто так, поэтому на червленой ладье они все-таки покатались. Владимиру было не по себе. Каков ни был Добрыня — он был огромной частью его, Владимира, жизни. Всей сознательной жизни. Часть эта не всегда была светлой и приятной, иногда от этой части хотелось даже избавиться, иногда мечталось — как бы это было хорошо, мир без Добрыни, жизнь без Добрыни — но никуда не денешься! И вот Добрыни больше нет. И в жизни образовалась пустота, и чем она заполнится — еще неизвестно, и заполнится ли. Такие были у Владимира мысли — еще не рациональные, отрывочные, вязкие.

Швела поклонился Владимиру в гашник. Александр, с мокрыми после бани волосами, в длинной робе, сидел в своем зале со статуями, пил бодрящий свир, и что-то читал, какой-то очень умный фолиант. Он был уже осведомлен.

— Сядь, князь, — сказал он. — Сядь, не мельтеши, с мысли сбиваешь. Выпей вот бодрящего свира. Илларион, иди в сад, поиграй там.

Владимир сел на римский скаммель и отрешенно посмотрел на обезглавленную статую. Кто ж это все-таки так постарался, подумал он. Я помню эту статую с головой. Вот ведь варвары. На жену его думать глупо — она брюхата. У Швелы-управляющего отношение к вещам трепетное. Небось Илларион, сам, лично. Но как? Если бы он ее просто столкнул с пьедестала, она бы вся рассыпалась. А тут только голова. Все-таки я как-нибудь спрошу у Алешки. Добрыня… Добрыня…

— Плохи дела, Владимир, — сказал Александр. — Выход есть, но тебе он не понравится.

— Добрыня…

— Подожди. Добрыня — это частности.

Владимир вытаращил на него глаза.

— Частности?

— Да, — жестко сказал Александр. — Когда у нас с тобой найдется время погоревать о Добрыне, погорюем, не бойся. Я его, между прочим, тоже знал с очень давних пор. Но сейчас времени нет. Положение твое, князь, безвыходное.

— Да… — неопределенно сказал Владимир.

— Не да, а действительно безвыходное. Дело в том, что, похоже, ты потерял власть.

Владимир затравленно посмотрел на него. Ему и самому приходила в голову такая мысль, но он не хотел ее, гнал от себя, пытался над ней смеяться. Он, Владимир, потерял власть? Глупо.

— Правитель остается правителем до тех пор, пока его воспринимает всерьез бесспорное большинство, — сказал Александр, морщась. — Н-да, оригинальная мысль… Ну да ладно… Ты больше не правитель. Просто потому, что в этом городе, как видишь, уже начали драться за престол. То есть, тебя как бы нет. Святополк прячется и ждет вестей. Мария ждет вестей. Болеслав у себя в Гнезно, если, конечно, он именно туда уехал, ждет вестей. Неустрашимые колеблются — кого поддержать. Ярослав… — Александр покривился. — Даже говорить не хочется. Я его давеча хвалил, и именно поэтому теперь опасаюсь. И Новгород…

— О чем говорить? Ярослав в Новгороде…

— Ярослав не в Новгороде, но дело не в этом. Есть еще и правитель Новгорода. Не Ярослав, Ярославу Новгород не особо-то и нужен, но настоящий властелин Новгорода.

— Это кто?

— Житник.

— Первый раз слышу.

— Это потому, что ты больше не правитель.

— Что ты мелешь!

— Кто-то из них убил Добрыню. Все равно кто. Тебе нужно кое-что понять. Уж постарайся. Тебя убьют скоро — любые из этих сил, просто между делом. Понимаешь?

— Ты что, пугаешь меня, что ли?

— Между делом. Когда у них найдется на это время. Тебя. И Бориса.

— При чем тут Борис? — спросил Владимир, холодея.

— Путается под ногами. Мешает.