Добронега

— Что-то он похудел, вроде бы, друг твой, — заметил Александр. — Друзья мои, подождите меня здесь, пожалуйста, мне только жену проведать, она наверху, ей нездоровится. У меня к Вам есть очень важное дело, нужны верные люди… Пожалуйста подождите.

Александр быстро вышел.

— Он, очевидно, ожидал увидеть Дира, — предположил Гостемил, рассматривая статую без головы.

— Наверное. Что-то мне хочется уйти отсюда. Я ему не мальчик…

— У тебя что, дел много важных сегодня?…

— Положим, особых дел нет, но все-таки. А тебе не кажется, что все это унизительно? Позвал, мы пришли, а он вдруг уходит. Что за наглость!

— Наглые люди тоже бывают интересны, — откликнулся рассеянно Гостемил, обходя статую кругом. — Забавная грунка. Очевидно, подделка. Под, опять же, римскую копию с греческого оригинала.

У вернувшегося Александра выражение лица было странное — будто ему указали на глупую ошибку и ему стало стыдно. В руке он держал свернутую в трубку грамоту.

— Из какого ты роду, Гостемил? — спросил он.

— Интересная статуя, — заметил Гостемил задумчиво. — А? Что?

— Из какого ты роду?

— Моровичей. А ты?

— Из тех самых… Моровичей… а? ты что-то спросил?

— Я тебе ответил. Ответь и ты мне.

— Ага, — сказал Александр. — Да, собственно, род мой не очень известный. Славяне из Греции, греки из Италии. Я сын местного священника, да, так вот, это те самые Моровичи, легендарные? Потомки скифов?

— Уж больно ты развязен, друг мой, — холодно сказал Гостемил, не глядя на Александра. — Что тебе за дело до рода моего.

— Прости, это не праздное любопытство.

— От Авента Храброго произошел наш род, — Гостемил провел по ноге статуи ладонью.

Хелье никогда об Авенте Храбром не слыхал, и с интересом посмотрел на Гостемила.

— Именно, — подтвердил Александр. — Авент Храбрый с друзьями, римский вассал.

— Ничьими вассалами мы никогда не были, — холодным тоном, ни разу дотоле не слышанным Хелье, сказал Гостемил. — И не намерены быть впредь. Служить — служим, но всегда добровольно.

— Разногласия с Олегом были.

— Не было.

— Были.

— У нас не могло быть разногласий со шведской сволочью, ибо ни о чем мы с нею не договаривались, — спокойно, почти лениво, с оттенком равнодушного презрения к нижестоящему ответил Гостемил.

— Не сердись, Гостемил, — предложил Александр миролюбиво. — Ни огорчить, ни тем более оскорбить тебя у меня и в мыслях не было. Род твой настолько древний и благородный, что любое общение с тобою для меня — честь великая.

Гостемил кивнул с великолепным достоинством. Хелье восхищенно смотрел на друга.

— Так вот, друзья мои, — сказал Александр. — Оставил Владимир мне вот эту грамоту. И о вас там написано. Об обоих. И я — всего лишь исполнитель последней воли Великого Князя. На, Хелье, читай.

Хелье развернул грамоту.

— Я не понимаю славянское письмо, — сказал он. — Гостемил, не прочтешь ли?

— Нет, зачем же, — возразил Гостемил, снова воззрясь на статую. — Не мне писано, не мне и читать…

— С позволения хозяина грамоты, — поспешил добавить Хелье.

— Конечно, конечно, — согласился Александр.

Гостемил с сожалением оторвался от созерцания статуи и взял грамоту у Хелье.

— Здесь не с начала, — сказал он брезгливо.

— Да, — Александр кивнул. — Начало касается только меня лично. Пожалуйста, читай вслух.

— «…и, друг мой Александр», — начал читать Гостемил, — «…доверься в деле спасения и укрытия сына моего Бориса человеку, которого ты знаешь, сигтунцу по имени Хелье. Человек он верный, а вот сладить с ним трудно. Но уж ты попытайся. И пусть возьмет с собою, если нужно, друга своего». Тут дальше какие-то грязные сплетни, — сообщил Гостемил, — а про меня, вроде бы, ничего нет.

— Ближе к концу, — подсказал Александр.

— А, — сказал Гостемил. — Вижу.

Хелье был, противу ожидания, настолько польщен, что чуть не пропустил мимо ушей следующее:

— «Если сведет тебя случай с кем-то из Моровичей, а особливо с младшим их сыном, верь этому роду. Не обманут они, хотя на службу уговорить их будет трудно — горды».

Хелье нахмурился.

— А это точно Владимир писал? — спросил он напрямик, глядя на Александра.

— Точно, — согласился Гостемил, разглядывая грамоту. — Это его рука.

— А откуда ты это знаешь? — Хелье повернулся к Гостемилу.

— Я по его письмам читать учился, — ответил Гостемил. — На.

Он протянул грамоту Хелье и тот, с сожалением на нее посмотрев и пообещав себе при первом же удобном случае выучиться славянскому письму, вернул ее Александру.

— Как вы поняли из письма, друзья мои, речь идет о спасении жизни Бориса, сына Владимира, — сказал тот. — Но это не все. Его нужно увести прямо из войска. И это не все. Действовать следует таким способом, чтобы его никто потом не стал искать. Я с вами совершенно откровенен. Я бы очень хотел сделать все это сам, но к сожалению, по причинам, о которых я не имею права вам сказать, я должен оставаться в Киеве еще некоторое время.

Удивительно, подумал Хелье. Живут себе люди, живут, и вдруг положение, нужно куда-то бежать, и кого-то спасать, и зовут меня, поскольку у всех остальных, крайне заинтересованных, всегда находятся какие-то иные совершенно неотложные дела.