Добрые предзнаменования

Для передачи звука они были слишком малы, но демонам не обязательно нужен звук, чтобы общаться. Кроули слышал, как Хастур вопит ему вслед:

– Сволочь! Я тебя достану! От меня не сбежишь!

ЗВОНОК.

– Где бы ты ни вылез, я там тоже вылезу! Не уйдешь!

Кроули пролетел больше тридцати километров кабеля меньше чем за секунду.

Хастур догоняет. Кроули придется очень, очень аккуратно рассчитать весь маршрут.

ЗВОНОК.

Третий звонок. Итак, подумал Кроули, дальше – тишина. Он внезапно остановился и посторонился, чтобы Хастур мог пролететь мимо. Хастур обернулся, и…

ЗВОНОК.

Кроули рванулся вон из кабеля, прошиб пластиковую изоляцию и материализовался, в полный рост и едва дыша, в своей гостиной.

Щелчок.

Автоответчик начал проигрывать запись о том, что Кроули нет. Потом послышалось «би-ип», и, уже с кассеты, в динамике взревел голос:

– Ага! Что? Ах ты змий поганый!

Индикатор приема нового сообщения замигал.

Он мигал яростно, словно крохотный, багровый, разъяренный глаз.

Жаль, что у меня уже нет ни святой воды, ни времени, чтобы бросить в нее кассету и подождать, пока она растворится, подумал Кроули. Однако и ту воду, которая пошла на последний душ Лигура, Кроули добыл с большим риском, она стояла в сейфе уже много лет, просто на всякий случай, и даже сам факт ее наличия в доме уже вызывал у Кроули известное беспокойство. А может… а может… да, а что случится, если он вставит кассету в магнитолу в машине? Тогда можно будет проигрывать Хастура снова и снова, пока он не превратится в Фредди Меркьюри. Нет. Хастур, конечно, гад, но нужно знать меру.

Где-то вдалеке послышались раскаты грома.

Времени у него не было.

Ехать ему было некуда.

И он поехал куда-нибудь. Он прыгнул в «Бентли» и ринулся в сторону Вест-Энда, словно за ним гнались все демоны ада. Как оно, в общем-то, и было.

Мадам Трейси услышала, как Шэдуэлл медленно взбирается по лестнице – медленнее обычного и поминутно останавливаясь. Обычно он несся по лестнице так, словно ненавидел каждую ступеньку.

Она открыла дверь. Шэдуэлл стоял, прислонившись к стене на площадке.

– Ах, мистер Шэдуэлл, – воскликнула она, – что с вашей рукой?

– Отойди прочь, женщина, – прорычал Шэдуэлл. – Я сам не знаю всей своей силы!

– Но почему вы ее так странно держите?

Шэдуэлл попытался втиснуться спиной в стену.

– Отойди, говорю, чтоб мне за тебя потом не отвечать!

– Да что такое с вами стряслось, мистер Шэдуэлл? – спросила мадам Трейси, пытаясь взять его под руку.

– Ничего не стряслось! Ничего!

Ей удалось схватить его. И он, Шэдуэлл, орудие Гнева Господня, не смог ей противиться, и она втащила его в свое жилище.

Он еще ни разу не заходил к ней, по крайней мере не наяву. Ему снилось, что в ее комнатах кругом шелка, богатые портьеры и то, что он мысленно называл «благовонными фимиамками». И в самом деле в дверях кухоньки висели занавески из бисера. Еще там была лампа, чьей-то весьма неопытной рукой сделанная из бутылки из-под кьянти (как и у Азирафеля, представления мадам Трейси о том, что такое шик, относились примерно к 1953 году). А посреди комнаты стоял стол, покрытый бархатной скатертью, и на скатерти лежал хрустальный шар, все чаще и чаще служивший мадам Трейси единственным источником дохода.

– Мне кажется, вам сейчас очень нужно лечь, мистер Шэдуэлл, – сказала она тоном, не терпящим пререкательств, и повела его в спальню. Он был слишком сбит с толку, чтобы протестовать.

– Но там юный Ньют, – бормотал Шэдуэлл, – один, а супротив него языческие страсти и оккультные пороки.

– Тогда, я уверена, он знает, что с ними делать, – отрезала мадам Трейси. Ее представления о том, что в данный момент происходит с Ньютом, возможно, были намного ближе к реальности, чем мысли Шэдуэлла. – И еще я уверена, что ему не понравится, когда вы доводите себя работой до такого состояния. Просто прилягте, а я приготовлю по чашечке чаю.

И за ее спиной с негромким треском сомкнулись бисерные занавески.

Шэдуэлл неожиданно оказался один. При этом, насколько он мог сообразить остатками своего вдруг пошатнувшегося сознания, он лежал на ложе греха – один, но в данный момент он не мог прийти к определенному мнению, лучше это или хуже, чем лежать на ложе греха не одному. Он повернул голову, чтобы осмотреться.

Представление мадам Трейси о том, что является эротичным, уходило корнями в те годы, когда молодые люди росли в полной уверенности, что женщины анатомически отличаются укрепленными спереди мячиками, Бриджитт Бардо можно было назвать «сексуальной кошечкой» без опасения вызвать смех, и действительно издавались журналы с названием вроде «Барышни в подвязках». Из одного из этих котлов распущенности она, кстати, почерпнула идею о том, что мягкие игрушки в спальне создают интимно-кокетливую атмосферу.

Шэдуэлл остановил взгляд на большом потертом плюшевом медведе, у которого не хватало одного глаза и пол-уха. Вполне возможно, его звали «мистер Баггинз».

Он повернулся в другую сторону. Его глазам предстал мешок для пижамы в форме животного, которое могло быть собакой, хотя, с другой стороны, могло быть и скунсом. Оно жизнерадостно улыбалось.