Добрые предзнаменования

– Да это случайный, чтоб его, выбор, так, что ли? Это у них все на микрочипах. У них там, может, мильон разных тем в памяти. – У этого на костяшках было написано FISH (рыба) на одной руке, и CHIP (чипсы) – на другой.

– «Поп-музыка», «События в мире», «Разное» и «Война». Просто я «Война» раньше не видал. Потому и говорю, – Боров громко хрустнул пальцами, потянул за колечко на банке с пивом, опрокинул полбанки в глотку, рыгнул без задней мысли и вздохнул.

– Жаль, что у них мало вопросов из этой гребаной Библии.

– Чего? – Жирняк никогда не подозревал в Борове эрудированности по части библейских вопросов.

– Да это… помнишь заварушку в Брайтоне?

– А то! Тебя еще по Би-би-си показывали, в «Криминальной хронике», – ответил Жирняк, и в голосе его звучала зависть.

– Ну и пришлось мне ошиваться в отеле, где мамаша работала, помнишь, нет? Ты-РИ месяца! А читать-то нечего, только какой-то шибздик по имени Гидеон забыл в номере Библию. Ну, так вот прямо в уме и оседает.

На стоянку въехал еще один мотоцикл, сияющий черной как смоль краской.

Дверь открылась, и сквозь комнату пронесся порыв холодного ветра. Вошел мужчина с черной бородкой, с ног до головы одетый в черную кожу, подошел к столику, за которым сидела женщина в красном, и сел рядом с ней, и байкеры рядом с эрудит-машиной вдруг заметили, как им захотелось есть, и отрядили Скунса в поход за едой для всех, кроме того, что играл, потому что он ничего не сказал, только продолжал нажимать кнопки, безошибочно находя правильные ответы, и выигрыш его копился в поддоне на дне автомата.

– Последний раз мы виделись в Мейфкинге, в Трансваале, – сказала Красная. – Как дела?

– Много работы, – ответил Черный. – В основном в Америке. Краткие турне по всему миру. Убиваю время, в общем.

– Это что такое значит, что у вас нет пирогов с мясом и почками? – спрашивал у стойки потерпевший афронт Скунс.

– Мне казалось, что у нас они есть, но, видимо, кончились, – ответила официантка.

– Забавно, что мы наконец собрались все вместе, – сказала Красная.

– Забавно?

– Ну, сам знаешь. Когда тысячи лет год за годом ждешь одного главного дня, и он наконец наступает. Это как ждать Рождества. Или дня рождения.

– У нас нет дня рождения.

– Я же не говорила, что есть. Я сказала, на что это похоже.

(– Если честно, – призналась официантка, – у нас, похоже, вообще все закончилось. Есть только вот этот кусок пиццы.

– С анчоусами? – мрачно спросил Скунс. Никто из их компании терпеть не мог анчоусы. Или оливки.

– Да, дорогуша. С анчоусами и оливками. Возьмете?

Скунс печально покачал головой. Когда он вернулся в игру, в желудке у него урчало. Большой Тед легко выходил из себя, когда хотел есть, а когда Большой Тед выходил из себя, доставалось всем.)

На мониторе появилась новая тема. Теперь вопросы делились на такие категории: «Поп-музыка», «События в мире», «Голод» и «Война». Байкеры, по всей видимости, имели существенно меньшее представление о голоде, который вызвал недород картофеля в Ирландии в 1846 году, недород всего в Англии в 1315 году, и недород травки в Сан-Франциско в 1969 году, чем о Войне, но игрок неизменно зарабатывал высшие очки под аккомпанемент жужжания, бряцания и звона, с которым машина время от времени срыгивала фунтовые монеты в поддон.

– Переменчивая здесь, на юге, погода, – сказала Красная.

Черный, прищурясь, поглядел на сгущающиеся тучи.

– А мне нравится. Вот-вот будет буря.

Красная посмотрела на ногти.

– Это хорошо. Без хорошей бури совсем не то. Не знаешь, далеко нам ехать?

Черный пожал плечами.

– Пару сотен миль.

– Я почему-то думала, дальше. Столько ждать, а ехать всего пару сотен миль.

– Не важно, сколько ехать, – сказал Черный. – Важно прибыть на место.

Снаружи послышался рев. Такой рев издает мотоцикл, когда у него не работает выхлоп, не отрегулирован мотор и течет карбюратор. Даже не нужно было видеть этот мотоцикл, чтобы представить себе клубы черного дыма, которыми он окутывался на ходу, пятна масла, расплывающиеся на асфальте, и хвост из болтов, винтиков и прочих мелких деталей, усеивавших дорогу позади.

Черный подошел к стойке.

– Четыре чая, пожалуйста, – сказал он. – Три с молоком, один без.

Дверь открылась. Вошел молодой человек, затянутый в пыльно-белую кожу, и в порыве ветра следом за ним полетели пустые пакетики из-под чипсов, рваные газеты и обертки со следами мороженого. Они радостно и беззаботно, словно дети, пустились в пляс у его ног, а потом упали в изнеможении.

– Так вас четверо, дорогуша? – спросила женщина за стойкой. Она пыталась найти чистые чашки и ложки: вся посуда вдруг словно покрылась тонкой пленкой машинного масла и засохшего желтка.

– Будет четверо, – сказал человек в черном, взял чай и вернулся к столику, где его ждали остальные двое.

– Он не появлялся? – спросил юноша в белом.

Они покачали головой.

У монитора разгорелся спор (в данный момент на экране было: «Война», «Голод», «Загрязнение» и «Поп-музыка 1962–1979»).

– Элвис Пресли? Да это С! Он же в семьдесят седьмом окочурился, разве нет?

– Пошел ты! Это D. Семьдесят шестой. Однозначно.

– Ну да – в том же году, когда и Бинг Кросби.