Дочь часовщика

И я улыбнулась ему в ответ, но тут же нахмурилась, когда вспомнила, чем закончилась прогулка. Мне не терпелось узнать новости. Торопливо оделась в чистое, плеснула в таз из кувшина холодной воды — было рано, Луция еще не принесла воды потеплее, — умылась, а потом скорым шагом отправилась к барону.

В коридоре на меня налетел Курт, и его лицо яснее ясного давало понять: что-то стряслось.

— А, уже встала, отлично! — сказал камердинер скороговоркой, схватил меня за плечо и подтолкнул. — Полковнику плохо. Совсем раскис, бедолага. Скорее, черт побери! Проклятые шестеренки, драть их нагайкой!

Полная тревоги, я вбежала в хозяйские покои. Фон Морунген сидел в кресле у окна, бледный как смерть. Он дышал коротко и прерывисто, плотно сжав губы, крылья его носа раздувались. Механическое сердце стучало так громко, что слышно было даже у двери. Ритм хромал и сбивался.

Я торопливо села на скамью возле кресла. От страха и волнения зашумело в голове.

— С ним такое раньше было? Настолько плохо? — спросила я, неловко расстегивая ворот рубашки полковника и путаясь в тугих петлях.

— Да, — ответил фон Морунген довольно твердым голосом, опередив Курта. Он поднял руку и сам расстегнул пуговицы. — Успокойтесь, Майя. Это не впервые. Всегда проходило. Бывало и хуже.

— Не бывало хуже, — проворчал камердинер. — Вы как подкошенный рухнули. Думал: все, капут.

Я горестно охнула.

— Отставить панику! — рыкнул полковник.

Курт вздохнул и процитировал:

— «Трубите горны, взвод идет на небо. Прощай, мой командир, прощай лихой храбрец».

И невинно пояснил, сохраняя скорбную физиономию:

— Строки сочинения Юлии Зоммер, придворной поэтессы, сборник «Мой бравый воин с железной душой».

Полковник невольно усмехнулся, поморщился и приказал:

— Отставить стихи. Майя, делайте свое дело.

Он старался не показывать, как плохо ему было, но лицо его стало совсем белым.

— Сейчас починю вас, будете тикать, как новенький, — подбодрила я его — нет, скорее, себя — и открыла дверцу.

Увидела сразу — механизм шел неровно. Колесики замирали на миг, потом продолжали свой ход, поршни двигались вразнобой. Мой дар проснулся, в груди полковника полыхнуло алым. Второе зрение вскоре погасло, но оно было и не нужно. И так ясно, что дело плохо.

Я быстро закончила с механической частью. Несколько простых операций руки выполняли уже привычно. Но улучшение не наступало. И тогда я, не зная, что еще предпринять, повторила то, что и вчера утром. Не думая ни о чем, положила руку полковнику на грудь и стала мысленно приказывать механизму подчиниться ритму моего собственного сердца. Вдруг удастся установить симпатическую связь, о которой пишут натуралисты? Свести работу двух организмов воедино? Стать для полковника лекарством?

Увы, мало я знала о витализме, магнетизме и симпатических связях. Оставалось надеяться на интуицию и на то, что мой дар заключается не только в том, чтобы видеть невидимое.

На этот раз потребовалось куда больше времени. Однако мало-помалу колесики пошли ровно, клапаны стали щелкать беспрерывно, кристалл в глубине камеры больше не сыпал искрами.

Дыхание моего пациента выровнялось, лицо обрело живой цвет.

— Отлично, — похвалил он хриплым голосом. — Молодец, Майя. Спасибо.

— Рада стараться, — вздохнула я. — Курт, дайте ему воды.

— Вот, — Курт сунул жестяную кружку. — Я свой отвар принес. Боярышник и мелисса.

Фон Морунген сделал глоток, скривился и отставил кружку. Курт посмотрел на него с облегчением, на меня — с благодарностью, забрал кружку и ушел.

— Это из-за вчерашнего? Ход вашего сердца сбился из-за тех приключений? Наверное, вы переволновались и вернулись домой поздно. Не выспались — и вот результат.

— Нет. Проблемы с механизмом не зависят от такой мелочи. Проблема в нем самом.

— Жаль, я не могу ее установить.

— Надеюсь, через год, когда приедет новый мастер, он все исправит раз и навсегда. У него будет подходящая подготовка.

Фон Морунген откинулся на спинку кресла и задумался. Рубашку он так и не застегнул, и я украдкой рассматривала его мускулистую шею и обнаженную грудь.

Я вспомнила статуи, которые видела в столичном музее. Полковник не отвечал стандартам классической красоты. У каменных юношей были крепкие, но покатые плечи, длинная шея и изящные руки. У полковника шея была бычья, плечи — как у кузнеца. И руки он унаследовал не от деда-аристократа, а от своей рабочей родни. Запястья широкие, пальцы короткие, сильные. Фон Морунген походил на скульптуру древнего героя, полубога-дикаря, силача в львиной шкуре, которому ничего не стоило голыми руками порвать пасть дикому зверю и свернуть гигантской гидре двадцать ее шей.

— Как идут поиски злоумышленника? — спросила я, чтобы перевести мысли на другое.

— Его поймали.

— Не может быть! Кто это был?!

— Пришлый бродяга из приморского города. Этой же ночью, недалеко от Ольденбурга, на выходе из леса, он напал на всадника на дороге — хотел ограбить, угрожал пистолетом. Несомненно, тем же самым, из которого стрелял в нас.

— Он сознался?