Дочь дыма и костей

Как же хорошо он это знал! Смысл слова «жизнь» стерся благодаря войне с химерами. Они являлись в сотнях звериных обличий, и сколько бы ты ни убивал, их становилось все больше и больше.

– Один человек сказал: «Сражающийся с монстрами рискует сам стать монстром. Если долго всматриваться в бездну – бездна начнет всматриваться в тебя». Ницше. Выдающиеся усы.

– Просто скажи мне… – начал Акива, но Изил перебил его:

– Хоть раз ты спрашивал себя, монстры затевают войну или, наоборот, война порождает монстров? Я видел жизнь, ангел. В партизанских отрядах мальчиков заставляют убивать собственные семьи. Такие вещи вырывают душу, и из людей вырастают звери. Армии нужны звери, ведь так? Прирученные, выполняющие грязную работу. Хуже всего, что вырванную душу невозможно вернуть. Почти невозможно. – Он посмотрел на Акиву проницательным взглядом. – Однако шанс есть… если однажды ты сам решишь ее отыскать.

Акивой овладела ярость. С крыльев посыпались искры, разносимые ветром по крышам Марракеша.

– Зачем это мне? Там, откуда я пришел, душа нужна не больше, чем зубы мертвецу.

– Мне кажется, это говорит тот, кто все еще помнит, каково это – иметь душу.

Акива помнил. Воспоминания резали ножом, и ему не хотелось, чтобы они вернулись.

– Позаботься о собственной душе, а мою оставь в покое.

– Моя душа чиста. Я никого не убивал. А ты… ты только посмотри на свои руки.

Акива не попался на крючок, но пальцы рефлекторно сжались в кулаки: каждая полоса означала убитого врага, и таких полос на руках было неисчислимое множество.

– Сколько их? – спросил Изил. – Ты знаешь? Или потерял им счет?

Трясущийся безумец, подхваченный Акивой с мощенной булыжником площади, окончательно потерял страх. Изил присел, насколько позволил ему вцепившийся в спину Разгут, который бросал полные отчаяния взгляды то на человека-мула, то на Акиву. В нем еще не угасла надежда, что ангел прилетел спасти его.

Вообще-то, Акива знал, сколько убитых отмечено на его руках.

– Как насчет тебя? – бросил Акива. – Сколько зубов за все эти годы? Вряд ли ты считал.

– Зубы? Да, но я брал их исключительно у трупов!

– И продавал Бримстоуну. Знаешь, кто ты теперь? Соучастник!

– Соучастник? Это всего лишь зубы. Он делает из них бусы, я видел. Просто зубы на нитках.

– По-твоему, он делает бусы? Дурак! У тебя было все, чтобы понять, в чем смысл нашей войны, но ты слишком глуп. Говоришь, сраженье с монстрами делает монстром меня самого? Кто тогда ты, заключавший сделки с дьяволом?

Изил уставился на него с разинутым ртом, затем выдохнул, пораженный неожиданным открытием:

– Ты знаешь! Ты знаешь, что он делает с зубами!

– Да, я знаю, – с горечью выдохнул Акива.

– Расскажи…

Терпение Акивы лопнуло, и он скомандовал:

– Замолчи! Скажи лучше, где ее найти. Твоя жизнь для меня ничего не значит. Ясно?

Он слышал жестокость в собственном голосе и смотрел как бы со стороны на себя, угрожающего этим жалким, убогим существам. Что подумала бы Мадригал, если бы увидела его сейчас? Но она не могла его увидеть.

Мадригал умерла.

Старик прав. Он действительно монстр, но даже если и так, монстром он стал благодаря врагу. Это случилось не на войне – война оказалась не в силах сделать Акиву тем, кем он был. Виной тому одно деяние, одно отвратительное деяние, которое он не мог ни простить, ни забыть, и за которое поклялся расквитаться – разрушить царство.

– Думаешь, я не заставлю тебя заговорить? – прошипел он.

На что Изил улыбнулся и со словами: «Нет, ангел, не заставишь!» – бросился с минарета вместе с Разгутом и разбился о крышу мечети.

19. Не кто, а что

Крик Кэроу превращается в симфонию звуков, отзывающихся эхом и перекрывающих друг друга так, что огромное пространство под сводом словно ожило от ее голоса. Затем все стихло. От удара химеры она замолчала, сползла с каменного блока вниз, сбив крюк с висевшей на нем кадильницей, которая с лязгом упала на пол. Он прыгнул сверху. Его лицо было так близко, что казалось, он вот-вот разорвет ей зубами горло, но вдруг… кто-то отбросил его в сторону.

Бримстоун!

Никогда раньше Кэроу так не радовалась ему.

– Бримстоун… – произнесла она и запнулась. Радость как рукой сняло. Крокодильи глаза превратились в черные щелки – так было всегда, когда он злился. Но если Кэроу думала, что уже видела его сердитым, то на этот раз ей предстояло узреть настоящую ярость.

Он мгновенно справился с потрясением от встречи с ней, в то время как для Кэроу между двумя ударами сердца прошла целая вечность.

– Кэроу? – рявкнул он, при этом рот его растянулся в страшной гримасе. Учащенно дыша, он схватил ее когтистой лапой.

Из-за его спины раздался голос седовласого волка-химеры:

– Кто это?

– Никто! – прорычал Бримстоун.

«Пора бежать», – подумала Кэроу.

Но было слишком поздно.